Большое зло и мелкие пакости - Татьяна Устинова

— Разрешите ваше пальто, Дмитрий Юрьевич, — сказал из-за егоплеча охранник, которого эта тетка развлекала, и он решил поддать пару.

— А? — переспросил Потапов и оглянулся. — А, да, конечно…

Он непочтительно выбрался из черного кашемира и кое-каксунул его Саше в руки.

— Все наши здесь, — пробормотала Тамара и неожиданнозалилась краской, — мы вас никак не ждали, Дмитрий Юрьевич… Нам сказали, что выне сможете быть на нашем вечере, и мы вас не ждали…

Мы даже не подготовились… Как же это вы… приехали?

— Взял и приехал, — ответил он довольно грубо.

Почему-то ему не понравилось, что Тамара стала называть егона “вы”. Он не на банкете в “Балчуге” и не на приеме в английском посольстве.Он же ясно объяснил ей, что сидел за ней на литературе, и Кузя списывал у нее,а сам Потапов у Сурковой. Интересно, Суркова стала такой же дурой, как эта?

Впрочем, наверное, и эта самая Тамара тоже не дура. Простона нее такое впечатление производит нынешнее потаповское положение. Оно на всехпроизводит одинаковое впечатление.

— Маргарита Степанна, Александр Андреич! — вдруг заголосиларядом с ним Тамара. — К нам приехал Дмитрий Юрьевич! К нам приехал ДмитрийЮрьевич Потапов!

“К нам приехал, к нам приехал Сергей Сергеич дорогой!” —уныло вспомнил Потапов фразу из величальной песни.

Хотел простых человеческих радостей, Сергей Сергеич,дорогой? На воспоминания тебя потянуло? “Школьные годы чудесные! С книжками, счем-то там, с песнями”? Вот получи! Что теперь морду воротить! Поздно.

Лучше бы с крыльца развернулся и уехал. Ей-богу.

Со всех сторон к ним теперь лезли любопытные, и издалекаприближался бессменный завуч Александр Андреич, и откуда-то должна былавынырнуть Маргарита Степанна, да еще о Калерии Яковлевне он позабыл, а онанаверняка тоже была где-то поблизости.

— Сюда, сюда, — хлопотала оказавшаяся к нему ближе всехТамара, — проходите, Дмитрий Юрьевич, пропустите нас, пожалуйста! А с кем этовы? Ах, это ваша охрана! Проходите, проходите! Видите, как много у нас сегоднянароду, все откликнулись на призыв нашего комитета, а мы еще сомневались,стоило ли затевать все это! А ваша супруга не приедет? Нет?

Она стрекотала теперь, как из пулемета, и оглядывалась натолпу, теснившую их, и глаза у нее были дикие и восторженные.

Последний раз, поклялся себе Потапов, последний раз поддалсявсяким бредовым ностальгическим идеям. Первый и последний. Лучше бы к родителямсъездил. Или на Российское телевидение. Давно бы надо, а он все тянет, все незнает, что именно станет там говорить, идиот!

Охранник, довольный таким неожиданным и сокрушительнымуспехом шефа, посапывал у плеча, и Потапов был совершенно уверен, что ондумает, будто шеф все эти китайские церемонии затеял специально — для тогочтобы выглядеть высокопоставленным и знаменитым, но простым и скромным.Конечно, профессионал в охраннике настойчиво шептал, что из толпы лучше бывыбраться поскорее, тем более площадка не подготавливалась и неразрабатывалась, и он ничего не знает — ни где двери и окна, ни как попасть налестницу или к черному ходу, но Саша не особенно слушал свой внутреннийпрофессиональный голос.

Вряд ли кто-то из бывших учеников этой районной московскойшколы сейчас бросится на шефа с ножом или стволом. Тем более шеф вовсе и несобирался сюда ехать. Да и не нужен он никому, по правде говоря…

Охранник не знал, что человек с пистолетом, надежноуложенным под луковыми перьями, уже пришел на заранее выбранное место иосновательно приготовился к работе.

* * *

Маруся сидела очень неудобно — в середине актового зала, зачьей-то могучей спиной. Ей совсем ничего не было видно, кроме коричневогопиджачного плеча Мити Потапова, который в самом начале вечера был с такойпомпой помещен в президиум, что Марусе стало смешно. Слева и справа от негопримостилось высшее школьное начальство, а где-то в середине вечера подгреблоеще и районное, очевидно, оповещенное школьным о том, что у них на вечереприсутствует Дмитрий Потапов. Как его там?.. Иванович? Юрьевич? Районноеначальство было встречено вконец потерявшейся от обилия высшей властидиректрисой с подобострастными поклонами и приседаниями. Седенькие, кое-какзавитые волосы у нее на макушке мелко дрожали. Марусе было ее жалко.

Бедная, бедная… Как пить дать, сделается у нее вечеромгипертонический криз, и будет она принимать валокордин и капотен и жаловатьсясвоему глухому мужу, что на нее в один вечер навалилось все сразу — выпускники,районе, федеральный министр — “сам Потапов”! — префект, супрефект, и прочая, ипрочая, и прочая, как писалось раньше в царских манифестах.

Кроме суеты вокруг министра, из-за которой никто извыступавших не мог и двух слов толково связать, Марусю очень занимал вопросприсутствия Димочки Лазаренко.

Зря она изображала перед Алиной наплевательское лихоеравнодушие.

Да, да, прошло много лет. Да, их больше ничего не связывает.Да и тогда, наверное, их тоже почти ничего не связывало, кроме Димочкиногонепонятного желания заиметь Марусю в качестве боевого трофея и ее обморочной внего влюбленности.

Все правильно.

Только все равно она потащилась на этот вечер, чтобыпосмотреть на него. Просто посмотреть. Вспомнить мужчину, с которым когда-то ейбыло так… необыкновенно. Нет, наверное, не самого мужчину — что там еговспоминать! — а то состояние души, которое она пережила с ним и больше непереживала никогда.

О, это было потрясающее, раз и навсегда изменившее всю еежизнь и перевернувшее душу состояние. Господи, сколько всего намешано было втом, что в книжках и фильмах называлось затасканным словом “любовь”. До ДимочкиМаруся тоже с легкостью произносила это слово, не придавая никакого значенияего смыслу. То есть, как и во все на свете, она вкладывала в это слово вполнеобычный житейский смысл и не знала, не ведала, глупая, самоуверенная девчонка,в каком огне ей предстоит сгореть!

Поэтому Маруся вертелась в середине своего ряда, закрытаячьей-то могучей спиной, пытаясь определить, приехал Димочка или не приехал, такчто, в конце концов, какая-то бывшая выпускница, сидевшая слева, больно ткнулаее локтем в бок.

— Спокойно нельзя посидеть? — прошипела она. — Слушатьневозможно!

Слушать было, собственно, и нечего, но Маруся покорнопритихла.

Слово предоставили Дмитрию Потапову, который оказалсявсе-таки Юрьевичем, а не Ивановичем. Он быстро произнес какую-то довольнодружелюбную и связную ахинею, удивив Марусю, считавшую, что все как одингосударственные деятели его уровня косноязычны от природы. Однако Потапов сосвоей короткой речью справился просто блестяще. В нужных местах зал похохотал,потом грустно и сентиментально притих, а потом, как положено, разразился“бурными и продолжительными”.