Изголовье из травы - Марина Москвина

Выясняется, что прелестную девушку играет мгновенно узнанный публикой, несмотря на его виртуозное актерское мастерство и запредельное искусство грима, известный в стране актер, как раз вся Япония пышно праздновала его семидесятилетие.

В грандиозных исторических пьесах Кабуки участвуют порою по триста актеров. И продолжаются спектакли шесть-семь часов! Зрители основательно перекусывают в антрактах и ложатся вздремнуть.

А вообразите, какая там богатейшая театральная костюмерная! Наряду с музеем в Уено-парке, считай, это сокровищница старинных национальных одежд.

Театр Но – более аристократический, сложный. Репертуар его по накалу торжественности и глобальному подходу к действу можно сравнить с древнегреческим театром. Здесь актеры произносят свои монологи на смеси китайского с древнеяпонским, в общем-то, недоступном большинству японцев. В театре Но разыгрывается буддийская космология, действуют божества, люди, звери, воины, голодные демоны, жители ада…

Однако в финале спектакля театра Но тебе ясно дадут понять: хотя человек и бьется в паутине иллюзий повседневности, он – некое таинственное существо, абсолютно себе неведомое, которое движется вверх и вниз по бесчисленным жизням, гонимый жесткими законами кармы.

Говорят, в театре Но играют умопомрачительные актеры. Они начинают впитывать актерское мастерство от отца, будучи грудными детьми, к сорока годам становятся приличными профессионалами, и всю жизнь до последнего вздоха вынуждены претерпевать муки совершенствования.

Недаром сто тридцать актеров театра Но были признаны коллективно «человеческими национальными сокровищами», и четверым артистам это звание присвоено индивидуально.

Помимо роскошных костюмов, которыми еще в большей степени, чем Кабуки, изобилен театр Но, здесь существует особая драгоценность – это маски главных героев. В каждом уважающем себя театре Но должны присутствовать сто двадцать масок: от маски ревнивой женщины до маски привидения.

Самые бесценные маски, им уже лет по триста и больше, хранятся в Национальном музее. Они так дьявольски искусно сделаны: одна и та же маска может менять выражение лица, причем с солидным диапазоном – от надменного до приветливо улыбающегося. В зависимости от того, поднимает в ней голову актер или опускает!

Я бы ни за что не обратила внимания на такую тонкость, просто услышала, как тот англичанин в музее сказал это своей жене.

Главный феодал, он же генералиссимус, в Японии его называют сёгун, Токугава Иэясу в своих минувших средних веках так высоко ценил это магическое искусство, что даже издал два указа: о выплате большого рисового пайка за каждую хорошо сделанную маску. И второй: в случае пожара в театре сразу должны приниматься меры к спасению масок! А именно – каждый актер обязан покидать полыхающий театр с маской на лице, и пропускать этих ребят следует в первую очередь!

Любая особо ценная маска имеет свою детективную историю, похожую на судьбу бриллианта, размером с куриное яйцо, украденное с короны какого-нибудь шейха. Из рода в род владельцы масок передавали их по наследству. Маски таинственным образом похищали, по всей стране объявляли розыск и баснословное вознаграждение… Маска погибала, воскресала, казалось, навсегда исчезала и снова появлялись на небосводе театральной жизни Японии.

Существует художественно-документальный роман о трех легендарных масках мастера Рюэмона, которые олицетворяли «Снег», «Луну» и «Цветок».

«Цветок» принадлежал актеру Компару, основоположнику одной из актерских школ театра Но. «Снег» – тоже актеру, великому Конго. «Луна» – будущему сёгуну Токугава Иэясу.

«Луна» погибла в пожаре замка феодала.

«Цветок» – во времена упадка рода Компару попал в чужие руки и бесследно исчез.

Уцелела только маска «Снег». Все относились к ней, как к священной реликвии, и страшно завидовали ее обладателям. Там, в Музее, я видела удивительные древние маски, но не уяснила – здесь маска «Снег» или нет? Ничего же непонятно. А напрямик спросить у англичанина постеснялась.

Тем более, он уже перевез жену в другой зал, где выставлены доспехи и латы самураев пятнадцатого века, рогатые шлемы, и, кроме того, на шлеме – огнедышащий дракон!

Я слышала, как жена англичанина спрашивала:

– Чарльз, это тоже театральные костюмы?

А он отвечал:

– Ну, что ты, Нора! Это настоящие латы и доспехи для устрашения противника. Чтоб ты увидел его и задрожал. И у тебя меч из рук выпал. Тут он тебе – раз! и голову отрубит.

– Вот-вот, – тихо говорит мне Лёня. – Этого-то я и боялся. Буду идти по лесу, вдруг из криптомерий выйдет рогатый человек с мечом на боку. И скажет: «Ты наступил на мою тень». Я: «Ну и что?» «А вот что!» – Вжик! И отрубит мне голову. Причем самурай всю сознательную жизнь оттачивает это движение до абсолютной стремительности. Чтобы твоя голова, отлетев, три раза в воздухе перевернулась и удивленно на тебя посмотрела. Ты должен не заметить, что случилось! Тогда ты понимаешь, что тебе отрубил голову хотя бы мастер своего дела, а не какой-то там лопух.

Я сразу вспомнила историю, абсолютно японскую, как на кладбище сидел монах, погруженный в глубокую медитацию, вдруг, откуда ни возьмись, появился самурай. То ли он окликнул монаха, а тот ничего не ответил, что самураю показалось невежливым, то ли просто от неожиданности, короче, он выхватил меч и отсек бедняге голову. А тот был до того растворен во вселенской гармонии, что ничего не заметил, встал и отправился по своим делам. Так он всюду ходил, выполнял монастырские обязанности, а самурая начали-таки мучить угрызения совести. Наконец он не выдержал, подошел к монаху и во всем повинился. Монах был страшно удивлен, не поверил, тогда самурай сказал:

– А ты кивни!..

Вся вышеописанная ситуация могла произойти только в том случае, если это был настоящий меч самурая. Приобретая свой меч, самурай не жалел затрат, он мог заплатить за него свое годовое содержание, мог продать землю, даже дом.

И вот подобные мечи в полумраке за стеклом под прицельным освещением выставлены в отдельном зале Национального музея. Мы замерли перед ними все четверо, не в силах пошевелиться – я, Лёня и пара любознательных англичан.

Дело в том, что в Японии ковали мечи, как правило, не просто мастера своего дела, а мастера жизни – просветленные Учителя дзэн. Дзэн означает – познание себя. А поскольку познание себя есть познание ВСЕГО, то, как самого себя, он чувствовал материал, форму, дух предмета, это носило уже ритуальный характер.

Большой кусок стали расковывали на множество пластин, тонких, как фольга, складывали в один блок, нагревали, сковывали вместе, расковывали на много пластин, складывали, нагревали, сковывали, расковывали, сковывали, расковывали – и так несколько лет. Выдержать это мог только человек дзэн, спокойный, медитирующий, никуда не спешащий, который не тревожился о том, что жизнь проходит мимо, а он тут пропадает ни за понюшку табаку.