Приют гнева и снов - Карен Коулс

Блаженное облегчение приходит, как только веки смыкаются.

– Расскажите мне о своем детстве, – просит он. – Вы были счастливы тогда?

Мои губы шевелятся сами собой.

– Какое-то время да.

– Возвращайтесь в это время… Видите свое безопасное место?

– Нет, – отвечаю я, потому что ночью на болоте небезопасно. И он там, этот человек, вот он восстает из илистых вод, усмехаясь, скаля свои черные зубы.

– Расскажите мне, что вы видите, – настаивает Диамант.

– Ничего.

– Подумайте о своем детстве, своей семье.

И я соскальзываю дальше, но не в темноту, не в страх, а туда, где светло и солнечно. Кто-то держит меня за руку, кто-то очень высокий. Я чувствую прикосновение его теплой и грубой кожи, и я счастлива. Я в безопасности.

Трава щекочет мои руки. Этот высокий человек, которого я люблю, несет в ладони сиренево-голубой цветок.

– Короставник полевой. – Протягивает он мне.

Я глажу его, чувствую мягкость лепестков.

– Короставник.

– А этот… – он указывает на масляно-желтый цветок внизу, – называется птичий трилистник. У него три листочка, видишь?

Я вижу. Вижу листья, и цветы, и пестрый калейдоскоп бабочек, поднимающийся к самому небу, – красный и оранжевый, синий и белый, и небо, такое синее-синее.

– Ты – копия своей матери. – Отец смотрит на меня. – Она была умна, умна, как любой мужчина, но мир не был готов принять ее. У тебя все будет иначе. Ты будешь учиться, поступишь в университет. Хотел бы я, чтобы у твоих братьев были твои способности.

А вот и они – три мальчишки несутся по полю наперегонки с криками и смехом.

– Безнадежны, – произносит отец, но не скрывает улыбки. Да и как ему не улыбаться, глядя на этих крепких мальчуганов, полных радости и жизни?

Из мира уходит тепло, он блекнет и теряет краски – и вот мои братья и отец исчезли. Я оглядываюсь по сторонам.

– Папочка, где ты? Куда ты ушел?

Я стою посреди узкой дорожки. Холодный ветер забирается под пальто, обжигает уши. Рядом поет птица – это малиновка, ее песня льется из самого сердца, а колокольный звон все твердит о беде. На одной и той же мрачной ноте звук разносится медленно и глубоко, снова и снова.

– Мне здесь не нравится. – Мой голос кажется таким слабым и отдаленным, что я перехожу на крик. – Мне не нравится здесь!

Безграничный ужас наполняет сердце. Я должна обернуться, должна взглянуть ему в лицо, но не могу. Нет, я не могу.

– Возвращайтесь, Мод. Возвращайтесь.

Передо мной вырисовывается лицо Диаманта, в его карих глазах – тревога. Несколько секунд мне кажется, что он стоит на узкой дорожке со мной, но мы уже не там. Мы снова в комнате с камином и большим окном. И Подбородком.

Диамант склонился надо мной:

– Что вас напугало?

Он слишком близко. Я выпрямляюсь, голова кружится.

– Ничего.

Подбородок усмехается:

– Я вызываю доктора Уомака, да?

– Нет-нет. – Диамант взволнован. – Это вполне ожидаемый эффект. Пациентка в порядке.

Подбородок хмурится, но держит язык за зубами. Диамант возвращается на стул и открывает свой блокнот.

– Сначала вы казались счастливой. – Он не сводит с меня проницательного, изучающего взгляда. – Но что-то нарушило это счастье. Можете вспомнить, что именно?

– Нет.

Он выпрямляется, руки сжаты в молитвенном жесте. Надеюсь, он молится не за меня, ведь Бог давно оставил меня.

– Вы звали своего отца.

Внутри у меня все сжимается.

– Вы звали его, Мод. Что случилось?

О, эта жалость во взгляде! Вот бы укрыться от нее. Смотрю в пол, на окно, на огонь.

– Ничего, – отвечаю я, уставившись в потолок, и не свожу с него взгляда, пока в глазах не перестает щипать.

Что со мной происходит? Я ведь пережила сеанс гипноза, в конце концов! Там не было кошмара, человека с болота, ужаса. Там было солнце и счастье, но эта малиновка холодным днем… Откуда же эта тоска?

Глава 5

Диамант настаивает на том, чтобы я общалась с другими пациентами. Он говорит, что это «облегчит мое восстановление». Слива и Подбородок этого не одобряют, судя по их беспокойным лицам, но они все равно ведут меня в длинную комнату, которую называют галереей. С одной ее стороны тянутся высокие окна (зарешеченные, само собой), а стена с другой – увешана картинами с гуляющими женщинами. Светильники обрамлены искусственными цветами. Выглядит даже симпатичнее, чем я ожидала, будто нас пытаются обманом убедить, что мы в какой-то гостинице, а не в сумасшедшем доме. И все же довольно мило.

Все мы одеты в одинаковые платья – серые, из грубой шерсти, и у каждой на спине вышиты три одинаковых слова: «Психиатрическая лечебница Аджелтон».

За столом с грудами книг сидит капеллан. Это невысокий человек, кожа да кости. Очки сползают на нос. Он поправляет их. Они сползают снова. Он поправляет их. От скуки его землистая кожа обвисла. Время от времени он подавляет зевок. Он слегка подпрыгивает, когда я появляюсь перед ним. На некоторых людей мое появление производит такой эффект.

– У вас есть «Большие надежды»? – Я знаю, что книга у него есть – вот она, под его правым локтем.

– Эм… думаю… э-э… – Его темные глаза бегают туда-сюда.

Я указываю на книгу.

– Вот.

Он берет книгу, поглаживает обложку.

– Дело ведь вот в чем… – Он поднимает на меня осторожный взгляд и моргает. – Книга ведь это большая, сложная по языку и всему такому. Может быть, что-нибудь попроще? – Его рука зависает над стопкой иллюстрированных книжек, обложки которых изображают библейские рассказы или детских персонажей. – Как насчет чего-нибудь из этого?

Он берет худшую из всех – с яркой обложки глупо улыбается девочка с зонтиком в руках.

Я поглаживаю спрятанный в рукаве карандаш.

– Лучше все-таки «Большие надежды», пожалуйста.

Дай ее мне уже, думаю я про себя. Дай, а то хуже будет.

Наверное, он замечает что-то в моем взгляде, потому что он неохотно протягивает мне книгу, не выпуская ее из рук даже в тот момент, когда я уже собираюсь взять ее.

Я сажусь спиной к стене, чтобы не спускать глаз с больных. Тогда ко мне никто не подкрадется незамеченным, так что можно расслабиться. Здесь дюжина женщин или даже больше, но никто из них не беспокоит священника, ни у одной нет книги. Возможно, они просто не умеют читать или им уже дали лекарство – после него никто не может читать, даже я.

Женщина напротив смотрит на меня немигающим взглядом. Струйка слюны собирается