Интерзона - Уильям Сьюард Берроуз

У некоторых из них есть и инициатива, и интеллект, например, у Бринтона, который, существуя на скромный доход, пишет такие нецензурные романы, что опубликовать их невозможно. Он, без сомнения, талантлив, но его работа безнадежно непродаваема. Он интеллектуален, у него есть редкая способность видеть соотношение несопоставимых вещей, координировать информацию, но он движется сквозь жизнь, как фантом, никогда не способный найти нужное время, нужное место и нужного человека, реализовать что-либо в реальных условиях трех измерений. Он мог бы состояться как бизнесмен, антрополог, исследователь, юрист, но стечение обстоятельств никогда не поспевало вовремя. Он всегда опаздывал или приходил слишком рано. Его способности остались на уровне неразвившегося зародыша. Он либо последний экземпляр вымершего рода, либо первый, кто представляет новое соотношение места и времени, — словом, человек без контекста, времени и места.

Крис, тип из английской частной школы, из тех, что увлекаются разведением пушного зверя, китайской крапивы, лягушек или жемчуга. Он, на самом деле, окончательно разорился на пчеловодческом проекте в Вест-Индии. По его наблюдениям, мед был дорогой и импортировался. Затея казалась надежной, и он вложил в нее все, что имел. Но он не знал о том, что в этих местах пчел истребляли, поэтому разводить их было невозможно.

«Такое могло случиться только с Крисом,» говорят его друзья, ибо это лишь одна глава из фантастической саги о невезении. Кого еще, кроме Криса, могли заловить в начале войны, когда ужесточили закон о наркотиках, и у кого еще могли удалить коренной зуб без анестезии? В другой раз он чуть не загнулся от перитонита и был упрятан в больницу в Сирии, где никогда не слыхали о пенициллине. Его, уже полумертвого, вызволил английский консул. Во время оккупации Танжера испанцами его приняли за испанского коммуниста и три недели держали incommunicado в концентрационном лагере.

Теперь он, разоренный и безработный, в Сокко Чико, интеллигентный человек, который хочет работать, говорит свободно на нескольких языках, но носит на себе несмываемое клеймо неудачливости и провала. Его тщательно избегают ездоки на «Ягуарах»: они боятся заразиться загадочной болезнью, которая делает из таких, как Крис, пожизненных неудачников. Он умудряется оставаться в живых, преподавая английский язык и торгуя виски за комиссию.

Роббинсу — около пятидесяти, у него лицо доносчика-кокни, типичного «фараонова дружка». Есть у него способность прямо-таки вонзать свой резкий голос в ваше сознание. Никакой внешний шум на него не действует. Роббинс, кажется, является недоделанным представителем вида Нomo Non Sapiens, шантажирующим род человеческий самим фактом своего существования.

«Помнишь меня? Я тот самый мальчик, которого ты тогда оставил одного среди лемуров и бабуинов. Я не так приспособлен к жизни, как некоторые.» Он протягивает вам свои деформированные руки, до отвратительного инфантильный, незаконченный, его жадные голубые глаза ищут в вас намек на виноватость или неуверенность, вокруг которого он обовьется, как минога.

Он поместил все свои деньги на счет своей жены, чтобы увернуться от налога; и вот жена сбежала с каким-то вероломным австралийцем. («А я-то считал его своим другом!») Это одна история. У Роббинса их множество, в каждой из них расказывается о его падении и разорении после процветания и богатства, а всему виной — предавшие и обманувшие его друзья. Он вперяет в вас испытующий, обвиняющий взгляд: ты что, тоже предатель, который откажет нуждающемуся в нескольких песетах?

Роббинс также выступает с номером под названием «Я не могу вернуться домой», намекая на мрачные преступления, якобы совершенные им на родине. Многие завсегдатаи Сокко Чико утверждают, что не могут вернуться домой, пытаясь оттенить мертвенную серость прозаического провала штрихом украденной краски. На самом деле, если бы кто-то действительно был в розыске за серьезное преступление, власти смогли бы разыскать его в Танжере за десять минут. Что же до всех этих рассказов об исчезновениях в туземном квартале, то, живя там, иностранец тем самым только обращает на себя внимание. Любой экскурсовод или чистильщик обуви проведет фараонов до самой вашей двери за пять песет или несколько сигарет. Поэтому, когда кто-то становится конфиденциальным после третьей рюмки, купленной ему вами, и говорит, что не может вернуться домой, знайте, что вы слушаете классическую прелюдию к вымогательству.

Мальчик-датчанин сел здесь на мель и ждет приятеля, который едет сюда с деньгами и «остальным багажом». Каждый день этот мальчик ходит встречать паром из Гибралтара и паром из Альхесираса. Мальчик-испанец дожидается разрешения на въезд во Французскую Зону (в котором ему по неизвестной причине постоянно отказывают), где дядя даст ему работу. У мальчика-англичанина подружка сперла все его деньги и ценные вещи.

Мне никогда не доводилось видеть сразу столько людей без денег и без всяких надежд на деньги. Это так отчасти потому, что в Танжер может въехать любой. Не обязательно быть платежеспособным. Вот люди и приезжают — в надежде получить работу или стать контрабандистами. Но никакой работы в Танжере нет, а в контрабандной торговле вакансий так же мало, как и в любой другой. Вот люди и заканчивают в заднице, на Сокко Чико.

Все они проклинают Танжер и надеются на чудо, которое вызволит их отсюда. Они получат работу на яхте, они напишут бестселлер, они переправят в Испанию тысячу ящиков шотландского виски, они найдут кого-нибудь, кто спонсирует сеть заведений для игры в рулетку. Для этих людей типично верить в какую-то мифическую систему игорных домов. Их вера напоминает хорошо знакомую скрюченную позу человека, которому дали поддых. И все их промахи находятся в прямой зависимости от их натуры.

Некоторые из старожилов Сокко Чико, вроде Криса, еще прилагают реальные усилия, чтобы прокормить себя. Прочие же — штатные, профессиональные паразиты.

Антонио-Португалец. Паразит до мозга костей. Работать он не будет. То есть, он к этому не способен. В его лице человеческие возможности деградировали до того предела, когда человек уже не может существовать без хозяина. Само его присутствие вызывает раздражение. Он испускает из себя призрачные побеги, нащупывающие слабые места, за которые можно было зацепиться.

Джимми-Датчанин. Еще один штатный паразит. У него есть дар — появляться именно тогда, когда его не хочется видеть, и говорить именно то, чего не хочется слышать. Метод Джимми состоит в том, чтобы планомерно вызывать в вас омерзение, но скорее к его персоне, чем к его поведению, в котором, если разобраться, ничего особенно омерзительного и нет. Это заставляет вас чувствовать себя в чем-то виноватым перед ним, и вы откупаетесь порцией спиртного или несколькими песетами.

Иные из паразитов специализируются на туристах и проезжих, даже не пытаясь социально уравнять себя с долгосрочными жителями. Эти используют различные варианты мелкого, строго одноразового вымогательства.

Один паразит-еврей смутно похож то ли на офицера полиции, то ли на некую другую разновидность начальника. Он приближается к туристу с каким-то безапелляционным выражением. Турист предвидит проверку паспорта или другое беспокойство такого рода. Когда выясняется, что вопрос всего лишь в небольшой «ссуде», он отдает деньги с чувством огромного облегчения.