Последняя Пасха императора - Александр Бушков

Сидорыч, лет двадцать собиравший свою коллекцию, узревневедомый специалистам экземпляр (подлинный стопроцентно!), конечно же,воспылал, воспламенился, как любой знаток на его месте. И ручаться можно,барабанит сейчас по клавишам, с матом вопрошая у коллег по конторе, какогохрена их подчиненные занимаются ерундой вместо дела… Отчего в скором времениопять-таки проистекут интересные коллизии. Как бы там ни обернулось, оченьскоро у Летягина накрученные старшие пацаны начнут язвительно интересоваться,чем он, собственно, занимается вместо серьезного дела. И будет означенныйтоварищ приплясывать, как ужик на горячей сковородке… Боже упаси, никто небудет нарушать закон и оказывать давление на следствие – но вот некиезакулисные кричалки, ворчалки, материлки вскорости произойдут…

Вот теперь можно было и предать себя в рукиправоохранительных органов. Смолин вылез из машины, перешел улицу на зеленыйсвет и после недолгих неизбежных формальностей был допущен в здание РОВД, где,прикинув нумерацию, поднялся на третий этаж, постучался в нужную дверь и былпризван внутрь.

В небольшой обшарпанной комнатке стояли два стола – одинсвободный, а за другим восседала ничем не примечательная особа в штатском летсорока, чуток располневшая, со скучным лицом бухгалтерши. Собственно, невосседала, а попросту пребывала – в унылом скудном интерьере.

– Здрасте, – сказал Смолин нейтральным тоном,лишенным как подобострастия, так и напора. – Повесточка у меня тут,свидетелем к дознавателю Кияшко…

– Я Кияшко, – скучным голосом сообщила«бухгалтерша». – Давайте… Ну да…

И на ее физиономии отразилось еще большее уныние – отпредвкушения новой бумажной бодяги, конечно. Стол у нее и без того заваленпапками, из которых, как тесто из квашни, лезли листы, листики, бланки пустые ибланки заполненные. Устраиваясь на шатком стуле, Смолин прикинул первыевпечатления. Реальный дознаватель, как правило, и есть такая вот унылая баба,едва виднеющаяся из-за вороха осточертевших ей бумаг. Времена нынче спокойные истабильные, а потому давным-давно канули в безвестность яркие типажи прошлогоцарствования вроде Даши Шевчук, незабвенной Рыжей. Как-то так получилось, что,когда пришел стабилизец, как-то скучно и незаметно улетучилась Рыжая из органов(вряд ли по своему горячему желанию), спокойно осела на хорошей пенсии, благонешуточная выслуга дозволяла, – и сейчас тихо-мирно работала у Равиля вего агентстве. Наступили времена, когда в некоторых конторах сильные личностиоказались не ко двору…

Кияшко Н. В. тем временем извлекла прекрасно знакомыйСмолину по прошлой жизни бланк протокола и нацелилась на него дешевенькойавторучкой:

– Значит, Смолин Василий Яковлевич…

– Ну, если точно, как в официальных бумагах полагается,то не Смолин, а Гринберг, – сказал Смолин и, предупреждая вопросы, положилна стол раскрытый на соответствующей странице паспорт. – По старой памятименя кличут Смолиным, но я уж семнадцать лет как Гринберг. По бывшей жене.Романтическая была история, но рассказывать долго, да и зачем вам?

Он улыбнулся мечтательно и широко – про себя, разумеется.Все именно так и обстояло, паспорт был самый настоящий: на соответствующейстраничке стоял штамп о заключении брака с гражданкой С. М. Гринберг, а надругой – о расторжении брака законным образом.

Милейшей особой была Сонечка Гринберг, восторженнаясионистка из потомственных интеллигентов. Другая бы на ее месте содрала заподобную услугу приличные бабки, а вот идеалистка Соня, всерьез проникшисьжитейскими горестями утратившего все свидетельствующие о его еврействедокументы В. Я. Смолина (житейские перипетии родителей, вихри враждебныегосударственного антисемитизма и все такое прочее), пошла навстречу совершеннобесплатно, добрая душа…

Тогда, в девяностом, Смолин, как и многие, не то чтобы боялсякаких-то жутких катаклизмов на шестой части света, но всерьез задумывался: а непойдут ли дела так, что придется сваливать? Не хотелось ужасно (кому он былнужен за рубежами Отечества, где в тамошний антикварный бизнес вклиниться былоневероятно трудно), но времена настали такие, что поневоле дрожь до пятокпрошибала и никто ничего не понимал…

Одним словом, тут и подвернулась Сонечка, с которой Смолинпо всем правилам расписался – при полном одобрении интеллигентных родителей,тоже жаждавших помочь хорошему мальчику. Если бы приперло и пришлось бывставать на крыло, то в этом случае Маэстро успел бы поработать со смолинскимсвидетельством о рождении так, что ни одна зараза в Эрец Исроэл не обнаружилабы подделки – кучу народу Маэстро обратил подобным образом в еврейство, и ниодин из них на земле обетованной не оскандалился.

Какое-то время Смолин (ах, пардон, Гринберг!) прожил вШантарске практически полноправным евреем – даже синагогу навещал, старательноприпадая к истокам. В некотором смысле прекрасные были времена: достаточно былопо поводу и без повода завопить истошно: «Люди добрые, гевальт! Черносотенцыеврея мордуют!», как на подмогу выскакивала толпа перестроечных интеллигентов,не склонных вдумчиво разбираться, за что именно мордуют еврея и существуют личерносотенцы в природе вообще. Ну, а облеченные властью лица, в том числе идоблестные представители органов, узрев могендовид на шее, старались без особойнужды не связываться. Прекрасные были времена, право, даже жалко, что они ушлив безвозвратное небытие…

Ну с тех пор много воды утекло. Перестроечные интеллигентычастью вымерли, частью оказались на помойке истории, на вопли об антисемитизмене спешат реагировать мгновенно, а стараются, циники, разобраться в сути дела.На мифических черносотенцев теперь мало что свалишь, их в стране полтораидиота, три болвана да еще разве что постаревший Эдичка Цитрус. Соня Гринбергна земле предков давным-давно избавилась от романтического идеализма, владееттремя кафе в Тель-Авиве и двумя в Хевроне, причем дела у нее идут успешнейшимобразом: оказалось нежданно, что ее жизненное призвание как раз в том изаключалось, чтобы стать процветающей рестораторшей. Даже перезванивается с нейСмолин иногда, благо все попытки вытащить бывшего супруга в Израиль Сонечка давнооставила, ей теперь не до сионистской романтики: поставщики, официанты,налоговая, местные власти и прочие бытовые хлопоты – какая уж тут романтика иличный вклад в святое дело алии…

– Гринберг, значит…

– А вы что, супротив нас, евреев, что-нибудь имеете? –спросил Смолин без всякого запала, просто развлечения ради.

– Ох, да ни против кого я ничего не имею, мне б с васпоказания снять… – не поднимая глаз от протокола, откликнулась Кияшко Н.В. – Под судом и следствием, конечно, не состояли…

– Конечно, – нагло солгал Смолин.

Строго говоря, он не лжесвидетельствовал.

Гражданин Гринберг под судом и следствием не состоял отроду,он за Смолина не ответчик.

Благо все судимости (тут уж Смолин в свое время озаботился)давным-давно законнейшим образом погашены, так что все в порядке…