Рыцарь без позывного III - Бебель

задумчиво протянула Эмбер, беря меня под руку и позволяя вести себя через зал. — Последний караван ушел неделю назад.

— К чему ты это?

— Так... — ее шубы неопределенно колыхнулись. — Размышляю. Может статься, что вскоре монеты несколько утратят в цене, и ты все же поймешь, что безжалостность — доброта мудрого... Но не уверена, что обрадуюсь твоему прозрению.

Елки, специально ведь поменьше наливал — все равно напилась. Чего несет-то?

Миновав бар и проигнорировав взгляд новенькой кошатины, что жалобно смотрела на меня, сжимаясь под напором инструкций пьяного в дюпель хрыча, я едва не врезался в белоснежную меховую накидку.

Рыжий великан, командующий городской стражей, недовольно зыркнул на закутанную в меха Эллис и переключился на меня:

— Тебе бы до гарнизона за мной пройти... Дело есть.

— И тебе тоже «здрасте». Зайду. Шубу только до гардероба отнесу, и сразу к тебе. Если мяса нажаришь, конечно.

— Поспешать надобно... — рыжий смущенно почесал щеку.

Он явно привык общаться в приказном порядке и чувствовал себя не в своей тарелке, из-за того, что вынужден просить:

— Когда князь уезжал, то он велел тебя окликать, коли чего понадобится.

— Офигенно. Что, так и сказал?

— Он сказал... Как там? «Один кинжал во тьме стоит тысячи мечей на рассвете» и добавил, что «ржавый нож тоже сгодится, коли зад почесать нужно».

Поэт недоделанный... Значит, как резиденцией управлять, так деду, а как «зад почесать», так мною? Вот же бугай метросексуальный!

— Пустое. Я и сама доберусь... — Эмбер хлопнула меня по ноге ножнами своей шпаги и отпустила руку.

Выбор между симпатичной девушкой и сотником был очевиден, но какой бы расстроенной не казалась бледная моська — нервозность рожи сотника била ее наповал.

— Блин, извини — давай в другой раз? Я бы Гену с тобой послал, но...

— Вот уж благодарю, не стоит. Я готова терпеть бастарда рядом с тобой, но не более того. — она чуть успокоилась и снова колыхнула шубами. — Я уже знаю, что ты скажешь — «ответственность». Поэтому ты в городе и остался. Не смог бросить кашу, которую заварил... Жаль лишь, что твое чувство долга не распространяется на всех одинаково.

Комок меха и светлой челки грустно поплыл по резным деревянным перилам. Даже моих познаний в женской психологии хватало, чтобы понять — «дюймовочка» надулась.

— Так чего тебе надо-то? Опять кого-то казнить собрался? Или решил спорить, по поводу дезертиров?

— Как раз из-за них самих... Нету их больше. Дезертиров твоих.

— В смысле?

— В коромысле! Померли они! Все, как один. Прям на топчанах. В патруль их будят, а они холодные все... Прям в гарнизоне при полном карауле так, что мышь не проскочит! Проклятие какое, али что... — в его голосе слышался неподдельный страх. — Да поспешай же, сам увидишь! Ты же знаток во всех этих колдовских штуках!

Нервно похлопав себя по карманам и не найдя сигарет, я нехотя двинулся следом за сотником. В голове всплывали образы то ревущего демона, то горящей в костре ведьмы, то хитрожопого стюарда. И я даже не уверен, что из этого лучше.

Глава 3: Гробовое пособие.

Теснота гарнизонного подвала усугублялась духотой, до боли знакомым ароматом портянок, и смрадом мертвых тел. Разлагаться экс-гвардейцы еще не начали, но... Покушать перед смертью успели хорошо.

К счастью, что в отличие от них, я еще не ужинал.

— Чуешь?! Чуешь как в нос шибает? Колдовством зловонным разит, как пить дать! Мне еще бабка рассказывала, что всякое темное дело смрадом чернокнижным отдает! — сотник вытер пышные усы и снова приложился к маленькому бурдюку.

— Дебила кусок... Кишечники у них расслабились, только и всего. — зажимая нос влажным платком и стараясь не одуреть от резкого запаха водки, я склонился над ближайшим топчаном.

Красный кафтан не особо подходил выбритому мужскому лицу. Щуплый, низкий, светловолосый... Даже мертвая бледность не помогала ему сойти за северянина. Синяки отсутствуют, крови нет, глаза закрыты... Помер прямо во сне не приходя в себя. Ну и от чего он вдруг окочурился? Подушкой что ли задушили? Весь десяток разом? Впрочем, отметать эту версию рановато...

Я еще раз осмотрел угол барака, отведенный «новобранцам». Вроде, никакой разницы с остальной казармой, но пара каменных колонн и ограда из бочек да печки четко разделяли койки «своих» от «не очень». Ожидаемо — к новичкам в любом коллективе относятся с прохладой и осторожностью. Особенно, если «новобранцы» еще месяц назад стояли у стен город с явным намерением спалить и разграбить все к чертовой матери. Умножь все это на вечные терки конелюбов с отморозками, приправь ущемленной гордостью в виде — «где это видано, чтобы южан в городовые брали?» — и получишь сочный ушат говна на блюде.

Зажимая нос платком, я углубился в дальний угол подвала, который теперь больше походил на филиал морга. От вида десятка мертвых тел, неподвижно замерших на своих топчанах, в памяти всплывали картины полковой санчасти. Зимой, перед самой отправкой, погибших нарочно оставляли снаружи прямо под окнами, дабы личный состав мог последний раз проститься с товарищами.

С этими прощаться никто не собирается. Их даже выносить брезгуют, опасаясь касаться «колдовства» и «проклятия». Да только, чую, гребанная магия тут не причем.

Мда... Накосячил я. Не сообразил, что уберегая дезертиров от ножа в переулке, подвожу городовых к преступлению. Теперь же расследовать придется. Наказывать... Вот же жопа, а? И гвардейцев не спас и стражников под преступление подвел. Молодец, лейтенант! Так держать!

А ведь Эмбер сразу сказала, что я только хуже делаю, заставляя сотника принимать дезертиров. Могла бы хоть разок ошибиться для разнообразия. Жопа с карандашом...

— Так понимаю... — я склонился у дальнего топчана, осматривая тело. — Ты их всех в отдельную десятку поставил?

— Ясен-красен! За кого ты меня держишь, за недотепу-простачка? Мне и так мужичье плешь проело... Разбросай я конелюбов доходных меж остальными, — половину бы в переулках в первый же день прирезали!

Даже этот идиот сразу сообразил, что к чему. А я, дурак наивный, надеялся, что уж среди городовых дезертирам побезопаснее будет. Стыдоба-то какая...

Свет лампы отразился от раскрытых глаз покойника. Мышцы остывшего лица перекосило от смеси боли и ужаса.

Где-то я это уже видел... Хотя нет. В отличие от покойного капитана Грисби — этот не настолько бледный.

Ладно, к черту самобичевание. Старые ошибки уже не