Под счастливой звездой. Записки русского предпринимателя 1875-1930 - Иван Кулаев

Завод был пущен в ход в августе того же года. А в июле, не дожив до начала работы завода, умер от чахотки главный инициатор и вдохновитель предприятия, майор Медин. Отец, после выплавки первой тысячи пудов меди, отправил металл гужом в Томск, куда выехал затем и сам, чтобы наладить дальнейшую переотправку меди в Москву, единственный в то время рынок сбыта. В ноябре, возвращаясь на завод, отец простудил по дороге голову; два дня после этого он еще пробыл на заводе. Почувствовав себя сильно нездоровым, он собрался домой, в село, за 150 верст от завода; я находился в это время на заводе. Через четыре дня прискакал нарочный: меня спешно вызывали домой, к отцу. Я тотчас же выехал, но не застал уже отца в живых и поспел только на его похороны.

Оказалось, отец, вернувшись домой, прежде чем послать за доктором, весь в жару, с воспаленной головой, пошел в горячую баню попариться и этим сильно ухудшил свое состояние. Призванный доктор уже ничем ему помочь не мог. Через два дня после бани, не в силах побороть болезнь, отец мой скончался.

НАЧАЛО МОЕЙ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В семнадцать неполных лет я волею судьбы оказался хозяином и руководителем ряда коммерческих предприятий, среди которых находилось новое заводское хозяйство, еще не окрепшее и не устроенное. При жизни отца, по его желанию, я знакомился главным образом с промышленной деятельностью. Работа в области промышленности требовала знаний и богатого, годами приобретаемого опыта. Но даже и мой опыт, несмотря на его непродолжительность, давал мне известную опору. Не обошлось, конечно, без ошибок, в коих виноваты были моя молодость и излишнее доверие к людям; за это доверие приходилось расплачиваться.

Торговые дела отца были незначительны, я ими не интересовался и после смерти отца окончательно их ликвидировал. Отчасти этому способствовала неудача, постигшая меня на первых же порах моей коммерческой деятельности. На пристанях Енисея отцом были заготовлены три баржи: две с зерном и одна с мукой, предназначавшиеся к отправке в Енисейск. Отец, задолго до своей смерти, договорился с местными рядчиками, которые за свой счет строили сплавные баржи, грузили их зерном и направляли их к месту назначения. За каждый доставленный пуд муки или зерна им уплачивалось 10 копеек. На мое несчастье, две баржи потерпели крушение; одна из них, с зерном, села на мель. Целую неделю примитивными способами стаскивали эту баржу с мели и настолько расшатали ее корпус, что она дала сильную течь. Зерно, конечно, подмокло и погибло. Другая баржа, с мукой, на быстрине каменистого порога ударилась о скалу, разбилась и затонула.

Таков был результат моей начальной коммерческой деятельности. Мне явно не везло, потому что этим же путем, в течение десяти лет, эти же люди благополучно водили баржи с хлебом, принадлежавшим моему отцу. Тогда я совершенно отказался от торговой деятельности и всецело посвятил себя горному делу.

СУДЬБА НАШЕГО МЕДЕПЛАВИЛЬНОГО ЗАВОДА

Оборудование медеплавильного завода, несмотря на разумную экономию и хозяйственность, обошлось в 150 тысяч рублей. За три года моей эксплуатации завода я вложил туда дополнительно еще 50 тысяч рублей. Содержание меди в руде на всех рудниках завода было вполне удовлетворительно, но инициаторами предприятия не было учтено, что в Сибири, кроме условий производства, немаловажное значение имели вопросы транспорта. Место добычи металла лежало далеко от рынков сбыта, и, чтобы попасть к месту назначения, нужно было проделать длинный путь. Медь отправлялась в Томск гужом, на крестьянских подводах, за 400 верст — 150 верст проселочными дорогами и 250 верст Московским трактом; лошади шли в непролазной грязи, почти по бездорожью. Только горькая нужда могла заставить крестьянина за ничтожную плату выполнять такой тяжелый труд. Но им надо было сколачивать копейку для оплаты государственных податей, а кроме извоза, заниматься было нечем.

От Томска медь шла на пароходе по Оби до Тюмени, а оттуда снова на лошадях, в тех же тяжелых условиях русского бездорожья, 400 верст до Перми. В Перми начиналась железная дорога, связывавшая Урал с Москвой, и до Москвы медь транспортировалась уже по железной дороге. Таким образом, полгода требовалось, чтобы доставить металл в Москву. В Москве медь продавалась по 14 рублей за пуд; транспортные издержки превышали 4 рубля с пуда.

Пришлось встретиться и с другими трудностями. На месте, в Сибири, не нашлось рабочих-специалистов: не было штейгеров, формовщиков, и особенно остро ощущался недостаток специалистов по плавке металла. Рабочих привозили с Урала на лошадях, что отнимало много времени и стоило больших денег. Само собой разумеется, что рабочие уезжали в Сибирь на значительно повышенное жалованье. Не всегда удавалось сделать подбор нужных людей. Все это, вместе с тяжелыми условиями транспорта и несовершенством технического оборудования, делало, в общем, наше предприятие почти бездоходным. Правда, третий год моей деятельности на заводе удалось закончить без убытка.

Весьма многим в успешной работе завода я был обязан управляющему заводом, Евсею Егоровичу Глотову, который был приглашен с Урала еще Мединым. Е. Е. Глотов получил образование в Екатеринбургском техническом училище, был знающим химиком, с богатым опытом по медеплавильному делу, и, вдобавок ко всему, исключительно порядочным человеком. У него был брат, Николай Егорович Глотов, и оба они выгодно выделялись среди других своими способностями и одаренностью. Н. Е. Глотов в Иркутске основал и управлял большим железоплавильным заводом на реке Ангаре, принадлежавшим М. Д. Бутину, а позже был владельцем пароходов по рекам Лене, Витиму и Ангаре.

Евсей Егорович Глотов представлял движущее начало на нашем заводе, который он любил, как собственное детище, и которому был предан всей душой. Но редкая доброта и гуманность Евсея Егоровича, являясь большими достоинствами его как человека, мешали работе его как управляющего заводом. В управляющем эта доброта и отзывчивость, граничившие со слабохарактерностью, превращались в недостатки, так как из-за них страдало и дело.

Дальнейшее развитие предприятия требовало увеличения капитала, который нужно было вкладывать в дело, а капитала у меня не было. И в 1878 году наше горное предприятие, тогда уже зарекомендовавшее себя с лучшей стороны, пользовавшееся доверием и имевшее в перспективе блестящее будущее, пришлось сдать в аренду. Арендатором явился занимавший первое место среди миллионеров Сибири Я. А. Немчинов, из города Кяхты, действовавший через своего зятя, иркутянина Дмитрия Алексеевича Чернядьева. По контракту арендатор обязался уплачивать владельцам, то есть мне и наследнице Медина, по 1 рублю с пуда выплавленной меди, с обязательством добывать меди не менее 30 тысяч пудов в год. Но если бы даже меди было добыто и меньше, арендатор все равно должен был бы выплачивать нам 30 тысяч рублей в год.

На первых же порах дело пошло у Чернядьева неважно. Прежде всего он уволил управляющего заводом Глотова, найдя его недостаточно технически образованным для руководства крупным заводским делом. Чернядьев, очевидно, совершенно не хотел считаться с тем фактом, что Глотов три года боролся за жизнь завода, за улучшение его производства, и боролся с успехом, о чем свидетельствовало финансовое состояние предприятия. Место Глотова заступили русские и иностранные инженеры. Многие из них, не сходясь с Чернядьевым во взглядах на постановку заводского дела, вскоре покидали службу и заменялись новыми. После двух лет деятельности Чернядьев доконал дело, похоронив в нем 500 тысяч рублей денег своего тестя. Аренду за первый год работы он уплатил, а за второй платить отказался. Пришлось обратиться в суд.