Мургаш - Добри Джуров

— Начинаем танцы! Играет джазовый оркестр первого класса. Дирижер — Мите. Солист — Мите. Партии других инструментов — тот же Мите.

Все засмеялись. А я, испугавшись, что сейчас кто-нибудь из этих вихрастых парней пригласит меня танцевать, спряталась за спины подруг. Меня кто-то легонько ущипнул за руку. Я обернулась — Коцева Мара.

— Да ты не бойся, наши ребята не кусаются.

Что они не кусаются, я знала. Но если я останусь в первом ряду и никто меня не пригласит, потому что я такая разодетая барышня?..

Первым от группы парней отделился здоровяк в темно-синих морских брюках и пиджаке явно с чужого плеча. Он был острижен наголо. Остановился перед нами, подбоченясь, и быстро оглядел всех. Потом махнул рукой Миче:

— Ну, пошли!

Господи, да если бы меня пригласили таким образом, я бы шагу не смогла сделать!

Все опять засмеялись. А Асен — он был здесь вроде бы за распорядителя — схватился за голову:

— Добри! Да разве так приглашают даму?!

— Было бы весело!

И он начал так вертеть Миче, словно она была пушинкой.

Так целый день этот Добри все вертелся вокруг нас, но ко мне ни разу не подошел и не попытался заговорить. И вот теперь вдруг ни с того ни с сего: «Соте, почему ты танцуешь с моей девушкой?»

С тех пор, как мы собирались на Красной поляне, прошла ровно неделя. И вот мы опять вместе. Только погода совсем испортилась, и теперь мы не на поляне, а на квартире у Ненки и Невены, у Редута. Здесь были Мара, Мата, Топси, Ящерица, Генчо Садовая голова, Нанко и многие другие. И тот самый моряк. Глядя на его остриженную голову, я решила, что он недавно пришел с военной службы.

Когда танец кончился, я бросилась к своей Ненке. Она была мне как старшая сестра, и не только потому, что была действительно старше.

— Ненка, ну почему он так со мной?..

— Ничего, Лена. Добри — хороший парень.

— Хороший-то хороший, но…

В этот момент кто-то хлопнул в ладоши:

— Товарищи!

Все повернули головы в сторону говорившего.

— Сегодня в доме болгарских рабочих профсоюзов проводится пленум текстильщиков. Поскольку наши профсоюзные шефы не очень-то заботятся об интересах рабочих, предлагаю послать на пленум делегацию от подуянских текстильщиков, чтобы там предъявить наши требования. Согласны?

— Согласны! — пробасил кто-то. По голосу я узнала Добри.

«Чего он-то лезет, ведь он же не текстильщик?» — подумала я. Но тут вставила Топси:

— Я предлагаю послать Нанко. Он сумеет все сделать хорошо, и… — Топси быстро оглядела присутствующих, остановила взгляд на мне, кивнула ободряюще: — И Лену. Она выглядит так, что никто…

Как я выгляжу, Топси не стала объяснять, но, кажется, все хорошо ее поняли и одобрительно зашумели. И опять голос Добри:

— Правильно!

Из приличия я, вероятно, не должна была сразу соглашаться, но не знаю, почему у меня вдруг вырвалось:

— Хорошо, я пойду!

Как я раскаивалась уже через час за это необдуманное «пойду»!

В союзе нас принял председатель. Он внимательно выслушал наши требования, был предельно любезен, говорил ласково, все время улыбаясь. И не успели мы сообразить, что к чему, как дверь закрылась за нами, разумеется, после обещания, что все вопросы, которые мы поставили, будут рассмотрены.

Мы с Нанко остановились в коридоре, посмотрели друг на друга и разом поняли, что ничего сделать не сумели, что нас просто ловко обвели вокруг пальца. Мы вернулись к нашим друзьям в «Юндолу». Товарищи окружили нас. Конечно, отчитывался Нанко. У меня же хватило сил лишь пробормотать:

— Незачем было мне ходить…

А Добри все расспрашивал:

— Что он вам сказал? А что вы ответили? Почему же вы не потребовали как следует?

У меня было такое чувство, что я обманула доверие товарищей, подвела их. Мне хотелось разрыдаться. И только, когда отправились по домам, вздохнула с облегчением: наконец-то кончилось это мучение!

Пока я надевала пальто в коридоре, Добри напяливал на себя какую-то узкую гимназическую шинель. Он посмотрел на меня так, будто хотел что-то сказать, но я поспешила схватить Ненку под руку. Когда мы вышли на улицу, его «до свидания» относилось уже ко всей компании.

2

В 1935 году мировой кризис почувствовали и мы у себя в доме. У мамы была собственная прачечная и имелись постоянные солидные клиенты. Все они платили раз в месяц. Я, как инкассатор, всегда обходила их первого числа и собирала деньги.

Тогда я мало разбиралась в причинах экономических кризисов, но когда Коста Гецов, один из давнишних клиентов, начал сдавать в стирку рваные носки, я поняла, что происходит что-то неладное. Бай Коста не заплатил сначала за месяц, потом за второй, а на третий вообще отказался сдавать белье. Однажды я вернулась от него с пустой корзиной. Мать покачала головой:

— Вернись немедленно и возьми у человека белье. Заплатит, когда сможет.

И вот наступил день, когда мать приказала:

— Лена, собирай вещи. Переезжаем. Я нашла квартиру в Подуяне.

Мы покинули нашу квартиру тихонько, чтобы не услышал хозяин, простились навсегда с нашей прачечной, а на другой день стали работницами текстильной фабрики «Рила». Мать была старой опытной ткачихой. Стали ткачихами и мы с сестрой.

В нашем квартале при каждом доме был небольшой дворик. С ранней весны и до поздней осени здесь цвели цветы. И девушки любили украшать себя цветами.

Звонкий девичий смех раздавался утром по дороге на фабрику, он звенел и в огромных пыльных залах, наполненных ревом тысяч веретен.

Чтобы объясниться между собой, надо было перекричать машины, и потому мы пользовались жестами, как глухонемые. И таким способом рассказывали даже анекдоты. Однако смех моментально обрывался, когда в цех шерстяных тканей входил главный мастер Сараиванов, которого мы прозвали Зеленым страшилищем.

Я и до сих пор не знаю его имени и думаю, что никто из работниц его не знал. Этот мастер был не из тех, к кому можно обратиться с обычным человеческим «бай Иван», например.

Его зеленый фартук мелькал то тут то там, во всех уголках цеха, и горе было той, которая случайно отводила взгляд в сторону от станка. И потому, когда случалась какая-либо поломка, мы всегда звали Динко и Янко — мастеров, которые не забыли, что когда-то сами стояли у станка.

И вот однажды мы заметили, что с Зеленым страшилищем происходит что-то странное. Старый холостяк влюбился. Как только часы показывали без двенадцати шесть, мастер сбрасывал свой фартук и бежал к возлюбленной.

Первый раз это получилось случайно. Мастер уже направлялся к выходу, когда станок мой вдруг остановился. Я