Экстренный случай - Майкл Крайтон

Сержант тяжело поднялся со стула:

– По какому делу вы пришли?

– Повидать доктора Ли.

Он смерил меня долгим взглядом. Сержант не знал, смогу ли я насолить ему, но понимал, что его положение не так уж и незыблемо.

– Вы его поверенный?

– Правильно мыслите.

– Господи, так бы сразу и сказали. – Сержант извлек из ящика стола связку ключей. – Пошли. – Он улыбнулся, но глаза его смотрели все так же злобно.

Я последовал за дежурным. Пока мы шли по коридору, он молчал, разве что хмыкнул пару раз, потом бросил через плечо:

– Вы не можете пенять мне за бдительность. В конце концов, убийство есть убийство.

– Полностью с вами согласен, – ответил я.

* * *

Арт сидел в довольно сносной камере, чистой и не очень вонючей. Бостонские застенки едва ли не лучшие в Америке. Иначе и быть не может, ведь в них сидело немало видных людей – мэры, чиновники, другие важные деятели. Если хотите, чтобы человек честно вел свою повторную избирательную кампанию, не сажайте его в убогую камеру. Вас просто не поймут, верно я говорю?

Арт восседал на койке и разглядывал зажатую в пальцах сигарету. Пол был усеян окурками и засыпан пеплом. Заслышав наши шаги в коридоре, Арт поднял голову.

– Джон!

– У вас десять минут, – предупредил сержант.

Я вошел в камеру. Дежурный запер дверь и привалился к решетке.

– Спасибо, – сказал я. – Вы можете идти.

Он злобно зыркнул на меня и вразвалочку побрел прочь, позвякивая ключами.

– Как ты? – спросил я Арта, когда мы остались одни.

– Да вроде ничего.

Артур Ли невысок, щупл, опрятен и щеголеват. Родился он в Сан-Франциско, в большой семье, состоявшей едва ли не из одних врачей и правоведов. Предполагаю, что мать Арта – американка: он не очень похож на китайца. Кожа у него скорее оливковая, чем желтая, глазницы лишены вертикальных кожных складок, а волосы – светло-каштановые. Он очень непоседлив и непрерывно жестикулирует, что придает ему сходство с латиноамериканцем.

Сейчас Арт был бледен и напряжен. Вскочив, он принялся мерить шагами камеру. Движения его были резки и порывисты.

– Спасибо, что пришел, – сказал он.

– Если спросят, я – представитель твоего поверенного. Под этой личиной я и проник сюда. – Я извлек из кармана записную книжку. – Ты звонил адвокату?

– Нет еще.

– Почему?

– Не знаю, – он потер лоб и принялся массировать веки. – В голове все смешалось. Это какая-то бессмыслица.

– Как зовут твоего поверенного?

Арт назвал имя, и я занес его в книжку. Адвокат был хороший. Вероятно, Арт понимал, что рано или поздно ему понадобится защита.

– Хорошо, я ему позвоню. А теперь рассказывай.

– Меня арестовали по обвинению в убийстве.

– Это я уже понял. Почему ты позвонил мне?

– Потому что ты все об этом знаешь.

– Об убийстве? Ничего я не знаю.

– Ты учился на законника.

– Всего год, и это было десять лет назад. Я еле-еле сдал экзамены за семестр и уже ничего не помню.

– Джон, – сказал Арт, – в этом деле медицины не меньше, чем юриспруденции. Мне необходима твоя помощь.

– Тогда рассказывай все по порядку.

– Я этого не делал, Джон. Клянусь, я эту девицу и пальцем не тронул.

Он вышагивал все быстрее и быстрее. Я схватил его за локоть и остановил:

– Сядь и расскажи все с толком. Очень медленно.

Арт тряхнул головой, загасил сигарету и тут же закурил новую.

– Меня взяли нынче утром прямо из дома, – начал он. – Часов в семь. Привезли сюда и принялись допрашивать. Сперва сказали, что для проформы. Не знаю уж, что сие означает. А потом начали наседать.

– Сколько их было?

– Двое. Иногда приходил третий.

– Тебе грубили? Слепили лампой? Били по щекам?

– Нет, ничего такого.

– Они сказали, что ты можешь позвонить адвокату?

– Да, но не сразу, а только после того, как зачитали мои конституционные права. – Он улыбнулся своей горькой насмешливой улыбкой. – Поначалу допрос был формальный, и мне не пришло в голову кому-то звонить – ведь я не сделал ничего плохого. Они впервые упомянули о девушке только через час после начала разговора.

– Что за девушка?

– Карен Рэнделл.

– Ты не… Что? Та самая Карен?

Арт кивнул:

– Да, она. Дочь Джей Ди Рэнделла.

– Господи.

– Сперва они спросили, что я о ней знаю и приходила ли она ко мне на прием. Я ответил, что неделю назад она обратилась за консультацией. Жаловалась на отсутствие месячных.

– В течение какого времени?

– Четыре месяца.

– Ты сообщил им эти сведения?

– Нет, они не спрашивали.

– Хорошо.

– Они подробно расспросили меня о том, как прошел осмотр. Интересовались, были ли у нее другие жалобы, как она вела себя… Я ничего не сказал, сославшись на доверительные отношения врача и больного. Тогда они зашли с другого боку и спросили, где я был вчера вечером. Я ответил, что делал обход в больнице, а потом побродил по парку. Им хотелось знать, возвращался ли я к себе в кабинет. Я сказал, что нет. Тогда они спросили, встретил ли я кого-нибудь в парке. Я ответил: не помню. Знакомых уж точно не встретил.

Арт глубоко затянулся сигаретой. У него дрожали руки.

– И тогда они принялись мурыжить меня. Уверен ли я, что не возвращался в кабинет? Чем я занимался после обхода? Действительно ли не видел Карен с прошлой недели? Я все никак не мог взять в толк, к чему эти вопросы.

– Ну и к чему же?

– В четыре часа утра мать Карен Рэнделл привезла ее в отделение неотложной помощи Мемориальной больницы. Карен истекала кровью и была в геморрагическом шоке. Не знаю, какие меры приняли врачи, только она умерла. И полиция думает, что вчера вечером я сделал ей аборт.

Я нахмурился. Все это не имело ни малейшего смысла.

– Почему они так уверены в этом?

– Не знаю. Я спрашивал, но они не говорят. Может, девчонка была в бреду и произнесла мое имя.

Я покачал головой.

– Нет, Арт. Полицейские боятся неоправданного ареста как чумы. Если они не смогут доказать обвинение, черт-те сколько людей останутся без работы. Ты – уважаемый профессионал, а не какой-нибудь забулдыга без друзей и без цента за душой. Ты можешь позволить себе нанять хорошего защитника, и они это знают. И если у легавых хватило духу арестовать тебя, значит, они думают, что дело – верняк.