Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет - Владимир Михайлович Семёнов

Суэца». Были такие моменты, драматические для британца, полного собственного достоинства, когда осенью 1956 года, в разгар Суэцкого кризиса, оказалось вдруг нечем заправить автомобиль. Британия тогда лишилась ближневосточной нефти. Помню сенсационное сообщение в лондонской газете о находчивом шотландце, который залил бутылку виски в опустевший бензобак и благодаря этому смог все же добраться до дома.

Непросто дался британцам распад империи и отход от «имперского мышления»... Сэр Уинстон Черчилль, еще будучи во главе страны, восклицал, что никогда не станет «председательствовать на роспуске империи», но все же и он смирился с потерей Индии, «жемчужины британской короны».

Однажды мне довелось стоять перед знаменитым британским лидером в роли переводчика беседы с ним советского посла Я. А. Малика. Черчилль был уже не у дел, просто — депутат парламента, согбенный, шаркающий ногами, с нетвердой речью, но прежним пронзительным взглядом. В нем чувствовалась некая внутренняя сила, которую нельзя было не уважать.

Известна история о том, что в последние годы жизни Черчилль после долгих уговоров согласился выступить перед учениками колледжа Харроу, который он когда-то кончал, и все его выступление свелось к одной эмоциональной и многозначительной фразе: «Никогда, никогда, никогда, никогда не сдавайтесь!»

Сэр Антони Иден отличался от прирожденного лидера Черчилля. Будучи премьер-министром в 1956 году, он оказался сломленным морально и даже физически Суэцким кризисом, который показал, что Великобритания не может более диктовать свою волю бывшим своим владениям. Позже, в 70-х годах, мне довелось дважды беседовать с сэром Антони на официальных приемах. Он был болен и как-то отрешен от действительности, его супруга всегда находилась рядом с ним. Международные темы его мало трогали, воспоминаний он избегал. Я заговорил о будущем Британии, он ограничился замечанием, что страна уже прошла через большие перемены. У меня осталось впечатление, что Иден болезненно переживал это и словно чувствовал за собой вину в том, что не сохранил имперское величие страны.

Куда более свободным в высказываниях, ироничным запомнился бывший премьер-министр Гарольд Макмиллан, с которым мы также беседовали в середине 70-х годов (а впервые встретились еще в 50-х) на одной из презентаций издательского дома «Макмиллан». Этому государственному деятелю был присущ философский подход к жизни, и трудно было представить себе, что он может оказаться придавленным тяжестью тех ответственных решений, которые ему приходилось принимать.

Макмиллан без лишних эмоций говорил о глобальных переменах не в пользу Англии и о важности для англичан партнерства с США. Распад империи он рассматривал как реальность, которую нужно принять, но при этом все же помнить о глобальной роли, которую страна продолжает играть на мировой арене. Не без лукавства он высказал опасение, как бы Советский Союз не увлекся «на свою беду» имперскими настроениями, заманивая в свой лагерь страны Азии и Африки, вставшие на путь независимости.

Лейбористские лидеры Гарольд Вильсон, Джеймс Каллаган, Майкл Фут, другие, с кем у меня были встречи в 1974 — 1978 годах, когда они был и у власти, воспринимали потерю Великобританией имперской роли и имперских позиций как историческую данность, и свои усилия направляли на то, чтобы выработать в новых обстоятельствах наиболее разумную концепцию новой роли страны в мировом сообществе. Их не устраивало жесткое советско-американское противостояние, низводившее Британию на положение подручного. Уже тогда британцы стали рассуждать о пагубности двухполюсного мира и необходимости многополюсности.

В эмоциональном плане примирение с новыми реалиями британцам давалось не просто. Оставалось еще много иллюзий. Созывались ежегодные конференции Британского содружества наций во главе с королевой Елизаветой II, где восседали лидеры новых государств Азии, Африки, Карибского бассейна, многие — в колоритных национальных одеждах. Но с каждым годом эти конференции становились все более формальными. В середине 70-х годов ликвидируется Министерство колоний, а знаменитый Форин Офис переименовывается в Офис по иностранным делам и по делам Содружества.

Вспоминаю посещения этого учреждения в моменты, когда его сотрудники переносили свои служебные шкафы и досье в комнаты примыкающего к Форин Офис здания Колониал Офис после соединения их в единый комплекс. В этом было нечто символичное: британские дипломаты окончательно прощались с недавней колониальной эпохой.

В те же 70-е годы в прессе название страны — «Великобритания» стало упрощаться до просто «Британия». Сейчас к этому уже все привыкли. Официальный справочник выпускается под названием «Британия». Пережили. Справились и с обстоятельствами, и с эмоциями. Хотя, не к чести британцев, отрыжки имперского духа возникали не раз, даже в последние годы уходящего века.

Я имею в виду как политику, так и настроения британцев. В 50-е годы было немало англичан, выступавших с позиций «имперских лоялистов», существовала даже такая организация, закипали имперским духом группки «молодых консерваторов». Однако постепенно эмоции остывали. Другое дело, что очень болезненно воспринималась возросшая иммиграция из бывших колоний, которая в 70-х годах носила массовый характер. Выходцы из Индии, Пакистана, Уганды открывали повсюду в Лондоне магазины и лавочки, а в тихом лондонском районе Ноттинг Хилл стали устраиваться красочные «Карибские фестивали», которые порой заканчивались стычками на расовой почве и погромами магазинов.

В 50-е годы я был свидетелем того, как не слишком привлекательные должности кондукторов автобусов стали быстро занимать чернокожие выходцы из Ямайки, Тринидата и Тобаго, других британских островов Карибского бассейна. Когда вновь приехал в Лондон в 70-х годах, британцы обсуждали проблему заполнения вакансий в рядах полицейских, «лондонских бобби», как их называли, и было принято историческое по тому времени решение: допустить в ряды «бобби» молодцов с черным цветом кожи. Вскоре англичане с любопытством и критически рассматривали их, прохаживающихся в форме по улицам Лондона.

Вспоминаю, как в знаменитом Ковентри почтенный старец Хочкинсон, родом, так сказать, из XIX века (он выбирался лорд-мэром еще тогда, когда город бомбили гитлеровские налетчики), указывал на быстро меняющийся облик лондонских кварталов и отмечал иронически, что рядом с «площадью Сталинграда» (в городе есть такая площадь в честь города-побратима) возник «Индийский океан». Он имел в виду массовое заселение соседних домов иммигрантами-индусами.

В одной из лондонских газет читал сетования туристки из Германии, которая поселилась в центральной лондонской гостинице специально для того, чтобы улучшить свое знание английского через общение с персоналом. К большому своему разочарованию, она обнаружила, что ни с кем не может поговорить по-английски; ей самой пришлось выступать переводчицей в разговорах официанта-турка с поваром-португальцем.

Так драматически за один век изменились облик и роль державы, которая в 1900 году охватывала 450 миллионов человек (четверть населения планеты того времени), не имея себе равных.

Теперь снова о нашей Российской (Советской) империи, которая на протяжении XX века то разрушалась, то строилась, то разрушалась