На пути к краху. Русско-японская война 1904-1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов

Вот как выглядела эта картина глазами начальника штаба Сергея Александровича: «Заключительный акт маневров, бой на Касторной позиции, у самого Курска, показал, что Куропаткин не обнаружил ясного представления о том, что такое атака укрепленной позиции, при современных условиях ведения войны и при новом оружии, да при том — позиции, занятой целой армией. Слабо обстреляв расположения противника артиллерией, Куропаткин собрал в кучу около 20 батальонов, построенных в колонны с жидкими цепями впереди, лично выехал вперед со своею многочисленную свитою и значком и повел атаку»{81}. Когда весь этот отряд во главе с Военным министром появился на опушке леса, главный посредник Великий Князь фельдмаршал Михаил Николаевич отказался поверить собственным глазам{82}. Последнее удивительно. Необходимо отметить, что штаб Сергея Александровича расположился на высоком холме на фронте главной позиции, и тоже был хорошо виден, тем более, что на холме был установлен его значок — стяг с изображением св. Георгия Победоносца. Тем не менее пехота, которую вел Куропаткин, шла на незамеченную, хорошо замаскированную батарею, расположенную под этим холмом. Она была еще далеко, когда неожиданно для штаба Московской армии в 2,5–3 километрах в тылу появилась конница «южных», которая шла в атаку на него{83}. Это произвело впечатление. С точки зрения штаба «южных», маневр был произведен идеально{84}.

Военный корреспондент в штабе Великого Князя вспоминал: «Вместе с большинством офицеров этой армии восхищался он (т. е. В. А. Апушкин, автор. — А.О.) планами Куропаткина, энергией, с которою велся им маневр, и той верностью глаза, с которой он соображал и наносил нам удары в наиболее чувствительные места. Помню, как энергично, как быстро велась им атака в сражении под Касторной, закончившим маневр. Как быстро мы, штаб Московской армии, должны были рассыпаться с пригорка, с которого наблюдали за ходом боя и который оказался, неожиданно для нас, центром стремления атакующего»{85}. Это был далеко не безопасный прием, который, кстати, вызвал панику далеко не у всех на пресловутом «пригорке». Орудия замаскированной батареи тотчас были развернуты и открыли по кавалерии беглый огонь. В боевых условиях кавалерийская атака со столь далекой дистанции на артиллерию не обещала ничего хорошего. Но тут маневры были прекращены и вскоре войска уже приветствовали императора, выезжавшего к ним со стороны Южной армии{86}. Тот был очень доволен результатами действий Куропаткина. «Замечательна красива была последняя минута, — записал Николай в своем дневнике от 3(16) сентября, — когда целое море белых рубашек наводнило всю местность»{87}.

Интересно, что в октябре 1902 года большие маневры были проведены и в Японии и тоже в присутствии императора. 6-я и 12-я дивизии отрабатывали на них высадку и отражение десанта и встречный бой. Японская армия прежде всего отрабатывала фланговые обходы и контрудары, а ее артиллерия действовала так, что трудно было бы надеяться на успех приемов в стиле атаки под Касторной. Это также не было секретом для русской армии. «Я стоял на батарее впереди д.[еревни] Нанден и видел, — писал в очерке, опубликованном в «Военном сборнике» наблюдатель, — как работали артиллеристы: спокойно, не суетясь, в полной тишине, словно все, что происходило вокруг, их мало интересовало, и как будто все люди, находившиеся на батарее, не знали друг друга. При таком порядке легко управлять и батареей, и огнем»{88}. Конечно, и на маневрах японской армии проявлялись свои проблемы, но ничего подобного тому, что произошло под Курском, там не было.

После атаки на Касторную победа была присуждена «южным». Генерал Л. Н. Соболев — начальник штаба Московской армии, прямо указывал, что высокая оценка действий Куропаткина рядом генералов (среди которых, кстати, был и его будущий начальник штаба ген. В. В. Сахаров, и его будущий подчиненный командующий армией ген. А. В. фон Каульбарс) объяснялась исключительно его высоким служебным положением. Великий князь, прочитав панегирический отчет о результатах маневров, даже зарекся впредь принимать участие в подобного рода состязаниях с Военным министром{89}. Гораздо более удачными были действия Куропаткина по саморекламе. «Искусность» руководства армией на маневрах, безусловно, добавила Куропаткину популярности. Одной цели он все же добился — журналист из штаба Московской армии вспоминал: «А когда, по окончанию маневра, мы стали обмениваться впечатлениями, мы наслушались немало рассказов о той простоте, с которою жил Куропаткин на маневрах, о том неусыпном труде, который он нес, подавая пример всему штабу»{90}.

По окончанию маневров был проведен смотр и парад шести корпусов, принявших в них участие{91}. 5(18) сентября на огромном поле были выстроены 163,25 батальонов, 85,5 эскадронов и сотен, 408 орудий. В строю стояло 90 генералов, 552 штаб— и 3388 обер-офицеров, 89 121 нижний чин. На трибунах за грандиозным зрелищем налюдали десятки тысяч человек. Император и шах Ирана были в центре внимания{92}. Николай был очень доволен маневрами и парадом{93}. По окончанию смотра были подписаны Высочайшие Именные рескрипты. Император был особо внимателен к Военному министру: «С особым удовольствием Я следил с все время маневров за искусным высшим управлением действиями командуемой Вами армии и высоко поучительным исполнением возложенной на нее задачи»{94}. Чрез несколько лет Куропаткин возглавил армию и показал свои возможности — он терпеливо отступал навстречу резервам, которые так и не смог рационально использовать.