Право на жизнь. История смертной казни - Тамара Эйдельман

Страх перед покойным и опасения, связанные с его возможным возвращением, пронизывают всю человеческую культуру. «Скорченные» захоронения первобытных людей, тела которых, кажется, связывали перед тем, как опустить в могилу, возможно, перекликаются со сказками о вампирах, «заложных покойниках», которые не могли найти успокоения после смерти и постоянно возвращались, чтобы вредить оставшимся, пить их кровь, мстить им.

Выдающийся этнограф Дмитрий Зеленин, который как раз и ввел понятие «заложный покойник», писал:

К заложным покойникам могли относиться те, кто уже при жизни был известен своей вредоносностью, например колдуны и ведьмы, те, кто наложил на себя руки, а значит, по представлениям поздней эпохи, совершил страшный грех, но также и те, кто просто погиб до срока – сгорел, утонул, был убит. Эти покойники не могли спокойно лежать в земле, они бродили по ночам, являлись близким и всячески тревожили их, пугали людей и животных, просто хулиганили, скажем выбрасывая вещи из сундука или разгоняя скот в разные стороны. Зеленин собрал огромное количество рассказов о заложных покойниках, где говорится о возвращающихся самоубийцах, некрещеных детях и т. д. Но чаще всего возвращались убитые: они могли постоянно досаждать своему убийце – стучаться к нему в окно, напоминать о себе, то есть тем или иным образом требовать отмщения.

Для защиты от заложных покойников было разработано множество механизмов: их хоронили в особых местах, клали в землю лицом вниз, заваливали ветками, могилы обливали водой. Люди, проходившие мимо таких мест, обязательно бросали на могилу ветку или какую-то старую вещь, например лапоть, – предполагалось, что таким образом мертвеца можно было умилостивить хотя бы на время, чтобы он не погнался за идущим и не причинил ему вреда.

Не перекликаются ли эти русские и финно-угорские поверья с желанием африканских или австралийских туземцев обязательно отомстить за убийство, чтобы успокоить дух погибшего? Умиротворение духов вообще являлось важной частью первобытных обрядов. В разных частях мира – от Австралии до Сибири – были зафиксированы представления о том, что необходимо принести жертвы, совершить обряды, произнести определенные слова, которые успокоят, например, дух убитого на охоте животного или даже дух срубленного дерева. Что уж говорить о духах умерших людей! Леви-Брюль подчеркивает, что во многих местах считалось, будто духи любых недавних покойников раздражены и завидуют живым. Духи могут постоянно возвращаться домой, беспокоить родных, из-за них «жатва гибнет, свиньи и собаки дохнут, зубы портятся»[16]. Необходимо умилостивить их совершением обрядов, организацией поминок и т. д. И, конечно же, особенно раздражен бывал дух убитого – он постоянно требовал убийства того, кто повинен в его смерти. Следовательно, нужно было предпринимать какие-то действия. Необходимо было «прежде всего дать удовлетворение покойнику, которого они всячески должны были бы бояться, останься он неотомщенным: поэтому они считали себя обязанными убить кого-нибудь, причем жертвой должен естественнее всего стать виновник (вольный или невольный, это не имеет значения) несчастья». Есть примеры того, как действия, необходимые для удовлетворения погибшего, совершались более или менее формально: «В Австралии, а также в очень многих других низших обществах близкие покойника, для того чтобы сделать благосклонным к себе новоумершего или просто избежать его гнева, обязаны обнаружить того, который „обрек“ покойника, и убить его». Правда, и здесь регулярно вступали в силу те механизмы, которые не давали возможности пролиться новой крови или, по крайней мере, ограничивали кровопролитие. Родственники могли отправиться в поход на другое племя, обменяться со своими врагами множеством пылких и грубых оскорблений, затем бросить друг в друга копья… и разойтись вполне удовлетворенными, особенно если при этом реальный убийца был хотя бы ранен. Считалось, что для успокоения духа этого достаточно.

В связи с этим можно вспомнить «псевдоказнь» жреца Диониса на острове Тенедос – тут, кажется, действовал тот же механизм: казнить преступника необходимо, однако никто не хочет развязывать долгую, кровавую войну, поэтому «казнь» совершается, но так, чтобы нанести минимальный ущерб.

Еще одна причина для казни в первобытном обществе – это нарушение многочисленных табу, присутствовавших в его жизни, священных запретов, установленных когда-то, на заре времен. Этнографами неоднократно отмечались ситуации, когда человек, нарушивший, пусть даже случайно, один из таких запретов, не дожидался наказания со стороны соплеменников или гнева богов, а просто умирал от страха. Табуированными могли оказаться воины, вернувшиеся из похода, женщина, только что родившая ребенка или менструирующая, под запретом были места, связанные с особыми религиозными практиками, вроде священных гор у монголов, на которые не разрешалось подниматься женщинам, а мог быть и сам вождь или царь, или любой принадлежащий ему предмет, или даже то, к чему он прикасался.

Зигмунд Фрейд в своем классическом труде «Тотем и табу» проанализировал различные виды запретов, существовавших у народов в разных концах света, и пришел к выводу, что все они были порождены воспоминаниями о древнем, изначальном убийстве – восстании сыновей против деспотического отца-вождя. Не будем сейчас вдаваться в эту знаменитую, хотя и вызывающую нарекания концепцию отца психоанализа, но обратим внимание на другое: табу – это великие, неоспариваемые, неотменяемые запреты, на которых во многом держится жизнь племени. Наказание за их нарушение в подавляющем большинстве случаев – смерть. Говоря словами Фрейда, «табу является очень древним запретом, наложенным извне (каким-нибудь авторитетом) и направленным против сильнейших вожделений людей. Сильное желание нарушить его остается в их бессознательном. Люди, выполняющие табу, имеют амбивалентную направленность к тому, что подлежит табу. Приписываемая табу чародейственная сила сводится к способности вводить в искушение; она похожа на заразу, потому что пример заразителен и потому что запрещенное вожделение в бессознательном переносится на другое. Искупление посредством воздержания за нарушение табу доказывает, что в основе соблюдения табу лежит воздержание»[17].