Аромат рябины - Ольга Лазорева

Но иногда она не спускалась в степь, а шла в смешанный лес, который тянулся на несколько километров, вплотную подходя к соседней деревне. Когда она возвращалась обратно, то обязательно усаживалась на пригорке, густо поросшем лесной клубникой вперемежку с кустиками чабреца и клевера. Это было ее любимое местечко еще с детства. Ее взгляд скользил по изгибам дороги, по разноцветью степи, по длинной ленте реки. Она смотрела вдаль на линию горизонта, на темнеющие перелески, на облака, всегда разные и постоянно меняющие форму и цвет. Птицы пролетали над ее головой, жучки копошились в траве у ее ног, мухи жужжали возле ее лица, но было четкое ощущение, что она одна и никому в мире нет до нее никакого дела. И это необыкновенно успокаивало и умиротворяло. Ее глаза начинали сиять тихой тайной красотой, губы складывались в легкую улыбку, душа чуть ныла и словно просила о чем-то.

Как-то утром, повинуясь внезапному порыву, Ирина Федоровна открыла старую тумбочку, в которой хранились никому не нужные вещи, и достала свой альбом для рисования, оставшийся еще со школы. Она опустилась на пол возле тумбочки и стала внимательно разглядывать рисунки. Неожиданно они показались ей необычайно удачными и красивыми. Вот зеленая гусеница бабочки-капустницы, лежащая на листе лопуха; вот четко прорисованные «анютины глазки», ярко сияющие на черной влажной земле; вот полураскрывшийся бутон розового шиповника с забирающимся внутрь толстым мохнатым шмелем. Альбом до конца заполняли такие зарисовки, выполненные цветными карандашами. В конце были вложены три акварели на отдельных более плотных листах. Ирина Федоровна внимательно смотрела на изображение реки на закате с водой алого цвета и такого же тона небом, на осенний, желтый от листвы, пронизанный солнечным светом березняк, на скошенный луг с маленьким лохматым стожком на краю и тоненькими кривоватыми березками рядом. Акварели были нарисованы небрежно и как бы наспех, но все равно выглядели изумительно живыми и прекрасными. Ирина Федоровна долго не выпускала свои работы, вытирая невольные слезы. Затем нехотя закрыла альбом и убрала его в тумбочку.

Какое-то время она сидела, нахмурясь и о чем-то напряженно раздумывая, потом быстро встала, подошла к печке и достала кусочек угля. Вновь открыв тумбочку, взяла пожелтевший лист картона и уселась на пол. Она торопливо провела несколько линий угольком, чувствуя невероятное удовольствие от давно забытых ощущений, которые рождались в кончиках пальцев. Душа словно размягчалась вслед за движением угля и появляющимся рисунком. Закончив набросок, Ирина Федоровна цепко глянула на картон и довольно улыбнулась. Старый деревянный дом с покосившейся крышей, на которой сидел толстый сердитый кот, хоть и были прорисованы одними черными линиями, выглядели живыми. Ирина Федоровна поставила картон в комнате на стол, прислонив его к вазе с букетом полевых цветов, и, полюбовавшись еще несколько минут, быстро собралась и вышла из дома. Она не заметила, как дошла до трассы. Остановив попутку, Ирина Федоровна доехала до ближайшего районного центра. Часа через три она вернулась рейсовым автобусом. В руках у нее был большой пакет, который она несла так бережно, словно в нем находились хрупкие яйца. В пакете лежали карандаши, кисточки самых разных мастей, тюбики с масляными красками, коробочки с акварелью и несколько листов грунтованного картона.

На другой день Ирина Федоровна проснулась на рассвете в необычайно возбужденном состоянии. Она оделась, наскоро выпила чай, сложила в хозяйственную сумку краски, кисточки, несколько листов картона и вышла во двор. Солнце еще не встало, но все ждало его прихода. Природа просыпалась. Небо было непередаваемо нежного розового цвета. Туман, такого же цвета, как небо, стлался по земле плотным слоем. Ирина Федоровна вышла из деревни и остановилась на краю холма. Туман закрывал дно низины сплошной серо-розовой массой, линия горизонта тонула в ней, и казалось, что небо легло на землю и стелется прямо под ноги. Выступающие кое-где из толщи тумана лесные массивы выглядели темными зигзагообразными облаками на этом небе. Ирина Федоровна стояла несколько минут в оцепенении, не в силах оторвать глаз от этого фантастического зрелища. Она вбирала в себя нежнейшие цвета красок, переходы тонов, чистоту и свежесть наступающего утра и, словно наполнившись доверху, выхватила из сумки картон и начала набрасывать карандашом контуры пейзажа. Не останавливаясь, нанесла акварелью основные цвета. Она видела, насколько стремительно меняются оттенки красок из-за все разгорающегося солнечного света, и спешила зафиксировать первоначальную картину. Ей хотелось передать именно эту фантастическую смесь розового неба и тумана, сквозь которую смутно проступали очертания лесов, то, что она увидела в первую минуту, когда пришла сюда. Когда эскиз был закончен, солнце уже встало и весьма ощутимо грело ей затылок. Ирина Федоровна отложила в сторону зарисованный лист и достала из сумки другой. Развернувшись, она пробежала взглядом по окрестностям. Все вокруг виделось ей удивительно прекрасным.

— Но разве я смогу все это зарисовать сегодня? — нервно воскликнула она. — Нужно остановиться на чем-нибудь одном.

Ирина Федоровна заправила под платок растрепавшиеся пряди и постаралась сосредоточиться. Ее взгляд отсек все ненужное и оставил, словно в огромном квадрате, часть старой изгороди из длинных деревянных жердей, выбеленных солнцем и ветром. Изгородь пересекала верхний левый угол квадрата. Перед ней росли прямо в небо высокие мальвы. Их роскошные крупные розовые цветы, пушистые зеленые листья и даже стволы были густо усыпаны капельками росы. В этот момент из-за мальв высунулся серый котенок-подросток и, подняв узкую мордочку, нахально и в то же время игриво посмотрел прямо в глаза Ирине Федоровне. Она на миг задержала взгляд на круглых зеленых, как окружающая трава, глазах котенка и вновь стала смотреть на картину в целом. Самое удивительное в ней было то, что вся она сверкала, словно осыпанная бриллиантовой пылью. Это происходило оттого, что все растения были заплетены множеством паутинок. Их контуры легко просматривались, потому что паутину густо усеивали мельчайшие горящие на солнце росинки. Ирина Федоровна жаждала только одного в этот миг — запечатлеть. Понимая, что акварель такого сверкания росы не передаст, она наскоро зарисовала композицию карандашом, а переходы тонов наметила акварелью. Все остальное запомнила, словно сфотографировала взглядом. Побросав краски и карандаши в сумку, поспешила домой. Попадающиеся навстречу соседки окидывали ее недоуменным взглядом и, не видя в руках ни ведра, ни корзины, а только хозяйственную сумку, спрашивали, откуда это она идет в такую рань. Она кивала им, но молчала. Не дождавшись ответа, те смотрели ей вслед, удивляясь странному выражению ее глаз, улыбке и легкости походки.

Зайдя в дом, Ирина Федоровна сбросила верхнюю одежду, отправилась в большую комнату, вынула эскизы и поставила их на стул так, чтобы свет падал на них из окон. Отойдя, она придирчиво и недоверчиво вгляделась в них и, неожиданно для себя, восхитилась. Несмотря на явную небрежность и незаконченность, эскизы словно впитали в себя ту живую и свежую красоту, которую она увидела утром. И ей нестерпимо захотелось переписать их масляными красками.

Весь следующий месяц Ирина Федоровна рисовала практически с раннего утра и до позднего вечера, пока ей позволяло освещение. У нее болели глаза, руки, плечи, ныло все тело. Но остановиться она не могла. В деревне все уже знали об ее увлечении. Вначале деревенские недоумевали и даже посмеивались над этой «придурью». Но когда директор местной школы организовала выставку, развесив картины в актовом зале и коридорах школы, то жители села, почти все побывавшие на этой выставке по несколько раз, радостно и как-то по-детски разволновались, потому что картины необычайно всем понравились. Они были яркими, как окружающий мир, и такими же родными и от этого понятными. Многие захотели купить картины, чего Ирина Федоровна никак не ожидала. Она решила просто раздарить их всем желающим, но директор школы отговорила ее от этого опрометчивого поступка. Она привела простой, но убедительный довод, что на краски и холсты требуется немало средств, и Ирина Федоровна согласилась. Все двадцать пять выставленных работ были проданы, и поступили заказы на новые, даже из соседних деревень. В районной газете появилась небольшая статья о даровитой художнице-самоучке и ее непростом творческом пути. Автор материала, молодой журналист, многое сочинил от себя, но весь район, читая статью, упивался неожиданно свалившейся славой. Ирина Федоровна в мгновение ока стала местной достопримечательностью. Но ее это только раздражало. Она всячески избегала посещения многочисленных мероприятий, организованных в ее честь, и частных и общественных. Но ей все прощали, понимая, что таланту необходимо уединение и что все одаренные люди «с приветом».