Разговоры с таксистами о жизни и устройстве Вселенной - Чарльз Кокелл

какое дело? Некоторым читателям этот образ мышления из прошлого может показаться обескураживающим, но в то же время он отражает обнадеживающую способность нашей цивилизации справиться с потенциальной травмой от инопланетного контакта.

Стоит сделать парочку оговорок. Во-первых, энтузиасты прошлого века так и не вступили в контакт с инопланетянами. В какой-то мере тишина уверила их в том, что внеземные существа не хотят вмешиваться в нашу жизнь. Никто не был в опасности. Прием реального сигнала от далекой цивилизации может вызвать совершенно иную реакцию, характер которой будет зависеть от самого сигнала. Сообщение, отправленное давным-давно из далекого места, будет воспринято иначе, чем сигнал, исходящий из нашей Солнечной системы или от объекта, дрейфующего по ее краю. Сигнал поблизости может вызвать мурашки по коже. Но даже если организаторы приза Пьера Гусмана не могут дать нам полную картину того, каким будет человечество, если столкнется с фактом существования инопланетян в наши дни, то хотя бы дают представление об одной из возможных реакций.

Еще один урок, который мы можем извлечь из истории о Французской академии наук, это то, что размышления о жизни в инопланетных мирах вовсе не ограничены нашей современной научной эпохой. Эта тема занимала не только философов древних Афин; несколько удивительных идей родилось и в эпоху Возрождения, и в эпоху Просвещения. Одно из самых поразительных предположений о мирах за пределами Земли было выдвинуто доминиканским монахом, математиком и философом Джордано Бруно. Он родился в Неаполе в 1548 году и путешествовал по всей Европе, учился и писал сочинения. В 1584 году он опубликовал трактат, которому нашлось бы место и в современном книжном магазине: «О бесконечности, Вселенной и мирах»[6]. Внутри этой книги скрыто следующее захватывающее предположение:

В космосе бесчисленное множество созвездий, солнц и планет. Мы видим только солнца, потому что они дают свет. Планеты же остаются невидимы, они малы и темны. Существует огромное количество планет, подобных Земле, вращающихся вокруг своих солнц, ничем не хуже нашего собственного шара. Ни один разумный ум не может предположить, что небесные тела, некоторые из которых могут быть великолепнее нашей планеты, не могут породить существ, похожих на людей или даже превосходящих человечество[7].

Для XVI века это было впечатляющее предположение об инопланетной жизни. Не менее важно, что Бруно говорил об экзопланетах[8] более чем за четыре столетия до того, как они были обнаружены. У него было ясное понимание того, почему планеты, похожие на Землю, вокруг далеких звезд трудно найти: они маленькие и темные. Немногие из его современников могли даже представить себе, что в космосе может быть что-то за пределами того, что можно увидеть собственными глазами, или что яркость и тусклость как-то связаны с расстоянием.

К сожалению, Бруно не смог развить свои идеи. Его арестовала инквизиция еще до того, как его книга была опубликована. Он провел в тюрьме семь лет, после чего его сожгли на костре в 1600 году за греховное поведение по отношению к церковным старейшинам и за то, что он придерживался убеждений, так раздражавших католическое духовенство. Считается, что его идея так называемого «множества миров» – о том, что во Вселенной есть другие похожие на Землю планеты, которые могут быть пристанищем для других существ, – была одной из ересей, в которых его обвиняли. Множество миров угрожало особому месту человека в Божьем творении. Что ж, тот факт, что когда-то вас могли сжечь за разговоры об экзопланетах, отрезвляет.

Когда в XVII веке изобрели телескоп, покойный Бруно обрел много сторонников. Можно было бы предположить, что к этому времени произойдет обратное: эпоха фантастического подойдет к концу и сменится эрой конкретных эмпирических наблюдений. Но этому не суждено было случиться. Да, люди теперь действительно могли увидеть другие планеты Солнечной системы, на существование которых раньше были только намеки. Теперь люди могли с большей точностью измерять расстояния до звезд. Но хотя телескопы и показали нам, что движущиеся где-то рядом точки на самом деле являются планетами, однако разрешения этих телескопов было недостаточно, чтобы детально разглядеть поверхности этих планет. Таким образом, у наших предков появились новые планеты для созерцания, но от этого они не стали лучше понимать, какие на этих планетах существуют ограничения для появления жизни. Догадки и фантазия процветали. Это множество новых миров просто увеличило количество потенциальных инопланетных домов и породило предположение, что инопланетяне – явление повсеместное. Казалось, Солнечная система кишмя кишит цивилизациями.

Современному уму трудно принять такую неприкрытую браваду в рассуждениях об инопланетянах в эпоху телескопов, особенно если учесть, что некоторые наиболее смелые идеи исходили от самых неоспоримо блистательных умов того времени. Христиан Гюйгенс, который изобрел маятниковые часы и открыл спутник Сатурна Титан, много писал о внеземной жизни и приспособленности других планет для длительного обитания. В тщательно продуманном сборнике его сочинений об инопланетных мирах, опубликованном в 1698 году в его посмертно вышедшей книге Cosmotheoros, Гюйгенс размышлял об астрономах на Венере и предположил, что другие разумные существа могли бы понять геометрию. Он понимал, что у него нет доказательств в поддержку таких заявлений, но это его не останавливало. «Это очень смелое утверждение, – писал Гюйгенс, – но оно может быть верным для всего, что нам известно, и обитатели других планет могут, возможно, лучше разбираться в теории музыки, чем мы».

Для современного читателя это предположение кажется весьма загадочным, но его легче понять, если вспомнить, что мыслители XVII и XVIII веков часто были всесторонне образованными людьми и не сталкивались с необходимостью углубляться в одну узкую область исследования, как это делают современные ученые. Гюйгенс не был исключением: помимо прочего, он был сыном музыканта и музыкальным теоретиком.

В то же время политические философы того времени начали задаваться вопросом, может ли климат быть одним из основных факторов, формирующих суть народа. В таких гносеологических[9] условиях смотреть в ночное небо и видеть планету, подобную Венере, означало вызывать предположения о культурах, которые могли бы возникнуть в мире более жарком, чем Земля. Может быть, инопланетный разум более быстр и поэтому их понимание музыки глубже нашего? В конце концов, Монтескье писал: «Я видел оперы в Италии и Англии: те же были пьесы и те же актеры, но одна и та же музыка производила на людей обеих наций столь различное впечатление, так мало волновала одну и приводила в такой восторг другую, что все это казалось непонятным»[10]. В своей книге «О духе законов», которая впоследствии вдохновила американских отцов-основателей, Монтескье описал необычный эксперимент: он заморозил язык овцы и заметил, что крошечные волоски на нем, которые, как он понял, отвечали