Причуды богов - Елена Арсеньева

И побывала! Она сидела на широкой деревяннойлавке, за широким деревянным столом, она глядела на очаг, уставленныймножеством кофейников и гарнушек с кипячеными сливками, она с упоениемприхлебывала горько-сладкую, мутно-пенистую «каву» – как все! как взрослая! какнастоящая эмансипе! – и даже мерзкий привкус цикория [12]казался ей обворожительным. Сначала Юлия ежилась от смущения, но постепенноосвоилась и даже отвечала, глазами, разумеется, на заинтересованные взглядымолодых щеголеватых панов, втихомолку мечтая, чтобы кто-нибудь попытался с неюзаговорить. Ужасно хотелось услышать какой-нибудь изящный, легкий комплимент!Она даже пережила бы без истерического смеха, если бы ей сказали это жуткое:«Ах, урода! Ах, яка урода!» [13] Но хоть мужчины ищедро одаривали ее взорами, никто, даже золотоволосый, очень красивый юноша,который просто-таки глаз с Юлии не сводил, не проронил ни словечка.Пооглядевшись, она поняла, что именно мешает ей ощутить себя на вершинеблаженства: она явно перестаралась с маскировкой! За три года, пока синееплатье пылилось в шкафу, мода разительно переменилась. Оказывается, не только вНародовом доме, на балах в Собрании или на приемах в Бельведере [14]дамы одеваются по последней парижской картинке. Хорошенькие варшавянки нипочемне желали отставать. И теперь уже никто не носил платьица, перехваченные подгрудью (слава богу, мода времен Французской революции не возродилась с новымиволнениями в Париже). Все платья обтягивали талию, расходясь складками весьмашироко, юбки изящным веером распадались по полу, закрывая ноги, так что Юлияоказалась чуть ли не единственной дамой, выставившей на всеобщее обозрение нетолько туфельки, чулочки, но и кружевные оборочки панталон. Это же надо былотак опростоволоситься! С волосами, кстати сказать, тоже оплошка вышла. Шелковыймаленький капор выглядел не моднее корзины с цветами и фруктами, какиеприходилось в 80-х годах прошлого века носить Юленькиной бабушке, баронессеКорф. Дамы и девицы теперь надевали береты в мягких складках, тюрбаны,затейливо ниспадающие шарфы, ну а букли хоть и не исчезли вовсе, но смеловытеснились изысканнейшими узлами на затылке. Одна дама вообще устроила насвоей смоляной головке и то, и другое – это было прелестно! И так смело, такоригинально! «Нет на свете царицы краше польской девицы!» – вспомнила Юлиябалладу Мицкевича и поджала губы, уныло порадовавшись, что сидит в самом уголкекофейни и на нее никто не обращает внимания. Главное дело, полны шкафынаимоднейших туалетов, а выглядит – хуже некуда! Наверное, тот красивыйбелокурый пан смотрел на нее вовсе не с восхищением, а с презрительным недоумением:откуда, мол, взялось этакое чучело?

Сияющий день померк. А стоило представить, чтопридется возвращаться и тогда уже все увидят ее обветшалый туалет, какнастроение и вовсе испортилось. Однако Юлия и вообразить не могла, какой ужасждет ее впереди.

Она просидела в «Вейской каве» не меньше двухчасов, и, хочешь не хочешь, наступала пора уходить. Юлия еще раньше заметила,что посетители, поднимаясь из-за стола, что-то кладут рядом со своими кружками,а потом половой, или, как его здесь называют, кельнер, уносит грязную посуду ито, что оставлено. Она пригляделась – это были монетки в один злотый. И, толькоувидав эти блестящие кругляшки, она поняла, в какую жуткую попала историю! Унее не было не то что злотого – ни копейки, ни алтына, ни полушки, ни грошаломаного! Еще ни разу в жизни ей не приходилось что-то покупать самой, азначит, платить. Всегда рядом была матушка, которая указывала, куда прислатьвыбранную Юлией безделушку: дома и расплачивались с лавочником. Почему-то ей ив голову не пришло, что может быть иначе! Наверное, поддайся она какому-нибудьсоблазну еще на Новом Святе, пришлось бы назвать адрес, но отправлять кельнерав особняк отца получить за чашку кофе?! Счет на злотый?! Да и кто поверит, чтоплохо одетая паненка – дочь всесильного генерала Аргамакова?

Вдобавок поляки, уж конечно, не упустят случаяпоиздеваться над попавшей впросак русской. Нет, нельзя даже упомянуть имя отца,нельзя его скомпрометировать. Ох, не оберешься скандала! Кельнер уже и такпоглядывает с подозрением. Что же с ней сделают? Позовут городового? Потащат вучасток? Выгонят взашей? На глазах у всех, у всех, и у того золотоволосогокрасавца?! Мало того, скажет он, что одета безобразно, так еще и мошенница! Иона едва не шмыгнула от ужаса под стол, когда этот красивый пан вдруг подошел кней и почтительно поклонился.

– Пшепрашам, панна… – Он запнулся, робковзглядывая в испуганные глаза Юлии. – Не вы ли уронили вот это?

Молодой человек нагнулся – Юлия проворноспрятала ноги под скамейку, чтобы он не заметил проклятые кружевапанталон, – и поднял серебряный кружок.

Злотый! Боже великий! Ее спасение!

– Да, – не задумываясь, воскликнулаЮлия. – Дзянкую! Дзянкую бардзо! [15]

Она помахала кельнеру, хмурое лицо котороговыразило нескрываемое облегчение, и с признательностью воззрилась на своегоспасителя, стараясь не углубляться в опасные размышления о том, впрямь лимонетка валялась под столом или юноша каким-то образом угадал, что у Юлии нетденег, и решил заплатить за нее столь деликатным способом. В таком случае он нетолько очень красив, но и умен. Чем не рыцарь? Может быть, кто-то скажет, чтоплохие настали времена, если прекрасных дам теперь спасают не от злых драконов,а от обманутых кельнеров, но еще вопрос, кто более кровожаден и страшен вогневе! Во всяком случае, Юлия была благодарна своему рыцарю во фраке и шляпекуда больше, чем какая-нибудь Кунигунда или Розалинда своему Альберту илиГотфриду в шлеме и тяжелых латах. И он был так красив, так ласково улыбалисьянтарные глаза в обрамлении круто загнутых золотистых ресниц, так очаровательновились надо лбом мягкие кудри, так трогала душу легкая улыбка, что Юлия несмогла отказать пану Адаму Коханьскому, когда он решил проводить ее до дому.