Военные истории - Валентина Никитина

Гуревич услышал свою фамилию со словами: «Приговорен "Особым совещанием" по ст. 58-1а к 20 годам ИТЛ». Опять конвой с лающими собаками, ставший уже привычным, опять нелегкий путь с теми же командами, вновь на каком-то полустанке, размещаемся по товарным вагонам.

И на этот раз вагоны были переполнены и те же условия размещения. Однако, невольно приходилось задумываться, а что ждет впереди?

На этот раз, после прибытия и выгрузки из вагона, колона заключенных дальше должна была следовать пешком до колонии. По пути снега было еще больше, а холод пронизывал до костей, стоял сильный мороз.

Двигались медленно, изредка останавливались, чтобы немного передохнуть, команды «Ложись!», которой подвергались в Горьком, не последовало ни разу. Помимо воли, думалось: куда ведут, что за лагерь, неужели здесь будут вечные сильные морозы?

Наконец остановились у больших ворот. По внешнему виду лагерь представлял собой большую территорию, огороженную высоким забором из колючей проволоки. Виднелись над забором вышки с часовыми. За забором — длинные бараки.

Стоять пришлось недолго. Вскоре ворота открылись, Гуревич, в числе других заключенных был препровожден в большой барак. Здесь пришлось ждать, пока каждого не подзывали к окошкам. В первые минуты это очень удивило, как и то, что в передней части барака, на некотором расстоянии от перегородки, передвигались мужчины в бушлатах, валенках и теплых шапках. Они проводили «осмотр» личных вещей. Многое из мешков или чемоданов, скромных по виду, тут же исчезало, и навсегда. Уголовники, которые содержались в этом лагере, продолжая привычную им деятельность, грабили. По всему было видно, что из лагерного начальства никто не интересуется их действиями и не мешает им.

После того, как все прошли очередную проверку, оставшиеся после ограбления вещи и все, что было надето, упаковали с составлением описи и оставили у проверявших надзирателей, повели в баню. Потом выдали брюки, портянки, валенки и теплые шапки и проводили в пустой барак.

Всем заключенным было неудобно в этих выданных довольно тяжелых большого размера бушлатах и стеганых ватных брюках, которые плохо держались на поясе. На бушлатах и куртках на рукавах были номера. При выводе на работу на вахте всех вызывали не по фамилии, а по номерам.

В столовой выдали алюминиевые кружки, которые можно было взять с собой в барак, и ложки, изготовленные тоже из простого металла. Есть очень хотелось, но вкус щей, как и каши не привлекал, однако, все съели с большим удовольствием. Обед закончился совершенно непонятным эрзац кофе.

Настал долгожданный вызов к начальству. Гуревича принял старший лейтенант, начальник лагерного подразделения ПГС. Просматривая вынутые из именного пакета документы, он поднял голову и направил довольно внимательный взгляд. После некоторого молчания сказал:

— Ну вот вы и прибыли в лагерь для отбытия наказания, предусмотренного приговором «Особого совещания». Было время, когда вы нами командовали, а теперь покомандуем вами мы. Вас зачисляю в строительную бригаду. Сейчас направляйтесь в барак, где ночевали, возьмите те вещи, которые у вас есть, а затем проследуйте в другой барак, где размещена строительная бригада. — Там вам скажут, кто будет вашим бригадиром! -

Так начался, первый лагерный день из тех многих лет, которые Гуревич был вынужден провести в лагерях.

Ни в этом бараке, ни в других коллективах на протяжении всех лет пребывания в Воркутлаге Гуревич никогда и ничего не рассказывал ни о себе, ни о разведывательной деятельности, ни о причинах ареста и осуждения. Это относилось не только к заключенным, с которыми приходилось отбывать срок наказания, но и к лагерному начальству, с которым приходилось даже совместно работать. Все это тоже осложняло пребывание в Воркуте.

Возвращаясь с работы в довольно мрачный и неуютный барак, постепенно переполняющийся новыми заключенными, хотелось быстрее лечь на нары. Это объяснялось не только сильным переутомлением, ухудшением состояния здоровья, но и моральным состоянием.

Безусловно, ранний подъем, довольно тяжелый переход под конвоем от ворот лагеря до «строительной площадки», многочасовая работа тоже оказывали влияние на физическое состояние. Климатические условия в Воркуте, на Севере, были очень тяжелыми для всех. Температура воздуха часто опускалась до -40–45 °C, были сильные снегопады, туманы. Правда, многие из тех, кто уже провел в Воркуте значительное число лет, начиная с конца 30-х и в 40-е гг., утверждали, что климат все же стал лучше.

В прошлые годы в Воркуте бывали настолько сильные метели, что приходилось соблюдать крайнюю осторожность. Буквально для прохода из одного барака в другой, натягивались канаты, держась за которые люди передвигались. Якобы были случаи, когда заключенный, выходя из барака, не сумев дойти до уборной, оправившись поблизости, исчезал и больше не возвращался. Розыски не давали никаких результатов. Продолжая рассказы, поговаривали, что подобные случаи не были единичными. Пропавших заключенных находили только с наступлением теплых дней под растаявшей толщей снега, замерзшими. Таковы были снегопады, предшествовавшие прибытию в лагерь. Они были довольно частыми и вынуждали даже временно прекращать работу вне лагеря.

Вскоре, заметив ухудшение физического состояния Гуревича, ему поручили выполнение одной из самых легких работ, врезать в навешенные уже на петли двери замки, а также задвижки к окнам, дверные и оконные ручки. Работа на стройке продолжалась.

Вскоре разрешили переписку с родителями.

В марте 1947 у Гуревича от недоедания началась дистрофия.

С каждым днем он все больше ослабевал, терял силы и худел и почти не мог выполнять даже те легкие работы, которые поручал бригадир. Товарищи, замечая это, уговаривали отдыхать, делать вид, что работает. Однако, допустить, чтобы кто-то выполнял работу, которую записывали бы в его актив, он, конечно, не мог. Так продолжалось еще пару недель.

Однажды, уже при выходе за пределы лагеря, направляясь на работу, он едва добрался до стройплощадки и с трудом продолжал работать. Закончив рабочий день, встал в строй, чтобы вернуться в лагерь и потеряв сознание, упал. Товарищи по бригаде с разрешения конвоиров, понесли его на руках в лагерь. Передвижение бригады с разрешения конвоиров было замедленным. Учитывая погоду, нести его было тяжело, а конвоиры разрешили заключенным выходить из рядов и заменять друг друга.

Это было удивительно, так как обычно, когда конвоиры, которым что-то в строю не нравилось, приказывали всем лечь на покрытую толстым слоем снега землю. Некоторые конвоиры, становясь на колени, открывали