Падение в пропасть - allig_eri

туннели, попирая валяющиеся на полу обломки и мусор. Огонь в горящих треножниках плясал, как буйки в море, отбрасывая овалы света на потолки, выхватывая из волнующейся тёмной толпы различные выражения лиц, улыбающихся и кричащих. Светильники-артефакты оттеняли зрелище, показывая приоткрытые в недоумении рты и пеньки жёлтых зубов. В неосвещённых проёмах плавал мутный, серый дым. Неровные лучи света обшаривали стены, сплошь покрытые нишами, где под покровом вековой пыли стояли бесчисленные урны, треснутые и покосившиеся.

Это было старое убежище Аммы. Старое, но незабытое. И сегодня оно собиралось вновь напомнить о себе.

— Да падёт проклятие на вора! — вопила Фира. — Ибо тот, кто пирует на чужом богатстве, навлекает голод!

Она стояла перед ними обнажённая, одетая лишь в свою белоснежную кожу, как в самое изысканное платье. Руны, нарисованные чёрным, покрывали её руки до подмышек и ноги до паха, но торс и гениталии прикрывал только блестящий пот. Она стояла перед ними, молодая, подтянутая и прекрасная, вызывающая вожделение и похотливые взгляды толпы. Но вместе с тем она возвышалась над всеми так, что казалось, будто её мокрые от крови волосы должны задевать низкий потолок.

Перед женщиной, на обычном, крепком деревянном стуле, сидел молодой утончённый парень, который также был полностью обнажён. Его взор был слегка затуманен, будто бы непосредственно перед началом церемонии он затянулся гашишем или залпом выпил стакан крепкого пойла.

Взгляд черноволосого юноши был сосредоточен на женщине, оценивая её налитую грудь, ягодицы, плоский живот и лицо. Периодически он отводил глаза, изучая руны, но почти сразу возвращался обратно.

— Да будет проклят злодей, убийца, кто затаился и ждёт, готовый умертвить собственного брата! — протяжно крикнула Фира, после чего раздвинула свои длинные, стройные ноги, чтобы все увидели влажные дорожки крови, бегущие из её лоснящегося влагалища. И усмехнулась гордой и зловещей ухмылкой, словно говоря: «Да! Узрите, какой силой обладает моя утроба!»

Исступлённые фанатики, стоящие в первых рядах завопили при виде этого, глядя на свою Святую мать глазами удавленников, рвали на себе волосы и скрипели зубами. Их неистовство вызвало экстаз всего сонма тех, кто стоял сзади, и так далее — от одного разветвляющегося прохода до другого, пока рёв сотни голосов не прокатился по самым дальним уголкам замкнутого пространства.

— Да проклята будет блудница! — завопила она, по памяти читая святые тексты собственной богини. — Да будет проклята та, кто возлегла с мужчиной ради золота, а не семени, ради власти, а не покорности, ради похоти, а не любви!

Она наклонилась, как будто собираясь удовлетворить себя. Ребром ладони женщина стёрла кровавую линию, проведя пальцами по ней до собственных гладких и чувственных половых губ. Выдохнув в наслаждении, Фира подняла свою окровавленную длань для всеобщего обозрения.

— Будь прокляты лжецы — обманщики людей! Будь проклят император Дэсарандес!

Существуют пределы страсти, священные самой глубиной своего выражения. Бывает благоговение, выходящее за пределы ограниченного мира слов. Ненависть Фиры давно уже выжгла всё нечистое, всю жалкую напыщенность мстительности и обиды, из-за которых великие часто выглядят глупцами. Её ненависть была испепеляющей — опасная ярость познавших предательство, непоколебимая злоба обездоленных и униженных. Ненависть, от которой каменеют мышцы, которая очищает так, как могут очистить только огонь и смерть.

Мгновение спустя женщина, чей вид вызывал интерес и поворот головы даже у придворных вельмож, взяла со стола нож, после чего обернулась к юнцу-волшебнику, молчаливо сидящему на стуле. Он сосредоточенно посмотрел на неё, а потом взгляд упал на тонкое, острое лезвие. Слабая улыбка появилась на его губах.

Фира подошла ближе и прижалась своим вспотевшим телом, своей объёмной, упругой грудью прямо к его лицу, обняла парня за плечи, обхватила его руками. Держа правую ладонь, как палитру, она обмакнула средний палец левой руки в свою кровь и нарисовала на юноше отметку: горизонтальную черту вдоль одной и другой щеки. После этого острое лезвие ножа прочертило вертикальную линию вдоль его лба, которая, словно стрелка, направлялась в сторону носа.

В тот же миг нож был отброшен в сторону, а линии словно загорелись багровым, засветились, будто зачарованные руны, имея некий скрытый смысл, уходящий от большинства.

— Вечность! — воскликнула Фира, не отрываясь от своего окровавленного партнёра, ощущая свежий, приятный запах его тела, мягкость волос и крепость мышц. Его руки поднялись, коснувшись её плоти, вызывая дрожь и приятное покалывание. — Вечность мы жили в тени кнута и дубины. Вечно презираемы были мы — даятельницы! Мы — слабые! Но богиня Амма знает! Знает, почему бьют нас, почему держат на привязи, почему морят голодом и оскверняют! Почему совершают над нами всё что угодно, кроме убийства!

Она разорвала контакт и обошла вокруг парня, не отрывая взгляд от его лица, а потом медленно опуская его ниже, в область паха. Сделав круг, Фира остановилась прямо перед его лицом, а потом села на колени юноши, обхватив рукой его твёрдо стоящий член.

Лёгкое, мимолётное движение и вот, пронзительно вскрикнув, Святая мать насадила себя на него, ощутив твёрдость и жар, слабую пульсацию и едва уловимые движения. Глаза Фиры закатились, а губы широко приоткрылись, испуская мягкий стон, полный удовольствия и желания.

Нестройный хор возгласов пронёсся по пастве, словно каждый из них ощутил то, что чувствовала их глава.

— Ибо без даятельниц, — выкрикивала молодая женщина хриплым от страсти голосом, постоянно срывающимся от вожделения, — они ничего не могут взять! — Её ладони крепко сжали плечи юноши, а бёдра с силой обхватили его ягодицы. Фира медленно приподнялась, а потом стремительно опустилась, широко раскрыв глаза. Капельки слёз стекали из них, смешиваясь с краской, кровью и пoтом. — Ибо без рабов не бывает хозяев! — Юноша поймал ртом её твёрдый сосок, сжав его губами, вызывая у женщины сладкие судороги. — Ибо мы — вино, которое они пьют, хлеб, который они едят, одежда, которую они марают, стены, которые они обороняют! — С каждым словом Фира ускорялась, ощущая, как горит её нутро, как скользит внутри огненный стержень, как хлопает друг о друга влажная кожа. — Ибо мы — смысл их власти! Трофей, который они хотят завоевать!

Она чувствовала его: он был её средоточием, а она его окрестностями — боль, полная удовольствий, истома в окружении огня.

Пальцы парня с силой сжались на её боках — оставляя любовные отметины. Его губы жадно гуляли по нежной, белой коже. Внутри его тела зарождался рык зверя, который взял то, что принадлежит ему по праву.

Толпа перед ними колыхалась и билась —