Лета Триглава - Елена Александровна Ершова

«…соль рассыпать к беде…»

«…следы невиданных зверей, избушка там…»

«…на море-океане…»

Во фразах не было смысла, не было логики. Мешанина образов, выхватываемых из этих строк, сдавливала голову медным обручем. Чтобы избежать информационной перегрузки, Хорс на миг прикрыл глаза, но слова не хотели пропадать: вместо них он видел то многорукую богиню-Мехру, то железного аспида, то вспыхивающие кристаллы людовой соли.

Все то, чем дышала Тмуторокань, что видели боги и передавали через верных слуг в реальный мир.

Соль была и тут.

Приоткрыв веки, Хорс видел проросшие из обшивки сталагмиты — гораздо крупнее и тверже, чем прятались в людовых телах. В углу, подле соляного пучка, сидел на корточках волхв и, высунув лопатообразный язык, лизал сверкающие наросты.

— Доселе людова духа видом не видано, слыхом не слыхано, — утробно проворчал волхв, отрываясь от дела и поводя на пришлого затянутыми дымной пленкой очами. У Хорса заныло в груди: лицом волхв как две капли воды походил на капитана Сварцова. — А ныне в очью пожаловал!

Подобравшись, по-собачьи скакнул навстречу. Натянулись, удерживая, входящие в спину провода, и волхв закачался на них, точно паук в паутине. За ним на экране замерцали и задвигались неясные пока образы, формируясь во что-то новое, цветное, дышащее. Забегали и потекли куда-то вверх белесые искры.

— Служишь кому? — холодно осведомился Хорс.

— Костнице Белой, Пустоглазой, — прогудел волхв. — Ныне хорошую жатву соберет!

Глаза у него были невидящие, пустые. В них, точно в зеркале, отразился могильник. И могильник возник на экране: разрывая истлевшими костями землю, там поднимался мертвяк. Кружились вороны, беззвучно разевая черные клювы. Мехра вскинула каждую из четырех рук, и в каждой руке сверкало по лунному серпу, и с каждого острия сыпалась людова соль.

— Отныне я стану жать, что вами посеяно, — проигнорировав морок, ответил Хорс.

Подавшись вперед, ударил наотмашь волхва. Тот лязгнул фарфоровыми зубами, ловя железные пальцы Хорса, да отскочил, обиженно заскулив и приоткрыв рот, лишенный теперь двух крайних зубов.

— Ше… леш… ник, — простонал он, сплевывая белесую слюну и осколки фарфора. — Выполшень…

Договорить не успел.

Хорс, изловчившись, дернул из спины волхва черный пучок, и брызнула на железную руку текучая людова соль. Волхв закрутился юлой, завизжал — не голосом, ультразвуком. Мигнул и погас за его спиною экран, и глаза волхва заволокла молочная пена.

Одним мертвяком в Тмуторокани меньше, подумалось Хорсу.

Не видел, а знал: на могильнике остался торчать наполовину вывернутый из земли покойник. Не видел, а знал: вороны упали обугленными комьями. Не видел, а знал: Мехра выронила серпы и беззвучно завыла, подняв к небесному разлому лишенное людовых черт лицо.

Склонившись над телом волхва, он перевил остатки проводов, замкнул контакты, подкрутил заглушки — и волхв, дернувшись, оттер ладонями незрячие глаза.

— Не ви-ш-шу, — пожаловался он. — Не… ви… ш-ш-ш…

На губах выступила пузырчатая пена.

— Другие где? — строго осведомился Хорс.

— Шпят в люльках…

— Веди!

Всхлипнув, волхв припал к земле и быстро-быстро перебирая конечностями, метнулся в коридор.

Лабиринт петлял.

Моргали алые лампы.

Сновали механические жуки.

Спали волхвы — все, как один, похожие на Сварга, — и видели сны, транслируемые богами. О дивных существах, наводнивших Тмуторокань, о городищах, выстроенных на костях и пепле, об ожившем люде, превратившимся в чудищ. На миг, показалось Хорсу, увидел он в отражении экрана и Василису.

Остриженная, облаченная в кольчугу, неслась она сквоь космические пустоты на черном скакуне. Из-под копыт летели звезды, из очей били блиставицы. И ярче всех других звезд горела одна, имя которой — Ирий.

«…а ты правда на небе был?»

Разинув пылающую пасть, Сварг поглотил светило и обрушился на землю огненным ливнем.

«…уйдем на Ирий!»

Гаддаш вытошнила бурлящий поток, и реки вышли из желобов, снося на своем пути избы, топили люд и скот, заливали поля.

«…люблю тебя, Яков…»

Отломив солевой кристалл, Хорс метнул его, как копье, в ближайший экран. Зеркальная гладь лопнула, обдав его осколками и искрами. Заворочались, застонали грезящие волхвы, по отсекам пошел шепоток:

— …горе люду… горе!..

Ломая один передатчик за другим, Хорс гасил экраны, рвал проводку, обесточивал системы, соединявшие богов с их верными слугами. Недвижные и пустые лежали теперь волхвы, распахнув немые рты, вперя в купол отсека остекленелые взгляды. И Хорс не видел, а чувствовал, как истекают бессильной яростью оставленные без пищи боги.

Настала долгожданная жатва: время перемен, время обратить запущенные некогда процессы вспять. Залатать прорехи, переподключить системы, перепрограммировать волхвов, а там и на Китеж можно.

Не зная устали и не нуждаясь в еде и сне, Хорс работал, и хотел успеть, страшась, что все-таки не успеет.

-------------------------------

Дорогие читатели!

Начинаются новогодние праздники, а значит и автору пришло время оставить героев и погрузиться в праздничную суматоху. Мы обязательно вернемся после каникул!

А вам желаю здоровья, успехов и исполнения заветных желаний в наступающем году! Пусть он приносит только радость и, конечно, хорошие книги!

С Новым Годом, друзья! И до скорой встречи в две тысячи двадцать четвертом!

Глава 34. Лекарство

— Живее ставь!

— Да не туда!

— Помалу поднимай!

— Еще смолы несите!

— К ночи бы управиться!

Китеж гудел, готовясь к обороне. Горожане укрепляли жилища, везли к частоколу кровлю с домов, камни из мостовых, вилы и бочки, печные заслонки и топоры. Лебедки жалобно стонали: на башни поднимали чаны с кипящей смолой. Снаружи копали ров: сухая почва поддавалась с трудом, Васса то и дело чихала от набившихся в ноздри песка да пыли, ладони саднило.

— Рукавицы перемени! — наказала Ива, швыряя девушке сменную пару.

— Не привыкать, — буркнула та. — Я сызмальства с заступом управляюсь.

— Молчала бы лучше, — устало вздохнула Ива, возвращаясь к работе. — Мехровых детей ныне не шибко жалуют.

Васса послушно умолкала.

Молчала она и о просвечивающей трубке, и не перечила Иве, когда та рассказывала об этом, точно о привидевшимся в горячке кошмаре. «Большие знания — большие печали», — так иногда говаривал тятка. Теперь Васса знала многое из того, что знать бы вовсе не следовало. Может, и приснилось ей все при перепекании? Может, забыть лучше? Иногда Вассе казалось, что забывала. Была ли любовь? Была. Сердце жгло, да ныла пробитая в душе дыра. Был ли полет сквозь тьму и путошь? Верно, был и он. Нет-нет, да поглядывала на небесный разлом, где вспыхивали голубоватые искры, да со скрипом вращались огненные колеса, видимые уже невооруженным глазом. Там спали-придремывали злые боги, наславшие град из людовой соли. Мечтали стереть люд с лица Тмуторокани. Только нет больше Хорса, и кто всех спасет?

— Говорят, в Копылове одно