Уловка-22 - Джозеф Хеллер

— Что это у вас за помидор, капеллан? — грубо спросил Корн.

Капеллан удивленно взглянул на свою руку с помидором, который предложил ему взять полковник Кэткарт.

— Я взял его в кабинете полковника Кэткарта.

— А полковник об этом знает?

— Да, сэр. Он сам мне дал.

— О, в таком случае, полагаю, все в порядке, — смягчившись, сказал подполковник Корн. Он холодно улыбнулся, запихивая мятую рубашку в штаны. Но в глубине его глаз светилось самодовольное лукавство.

— По какому делу вас вызывал полковник Кэткарт? — внезапно спросил подполковник Корн.

Капеллан замялся в нерешительности:

— Не знаю, имею ли я право…

— Молиться издателям «Сатердэй ивнинг пост»?

Капеллан с трудом удержался от улыбки:

— Совершенно верно, сэр.

Подполковник Корн пришел в восторг от собственной проницательности и покровительственно рассмеялся:

— Я так и знал, что, когда он увидит последний номер «Сатердэй ивнинг пост», ему взбредет на ум какая-нибудь чепуха. Надеюсь, вам удалось доказать ему всю чудовищность этой затеи?

— Он решил отказаться от нее, сэр.

— Вот и прекрасно. Рад, что вы сумели разубедить его. Издатели «Сатердэй ивнинг пост» вряд ли стали бы публиковать дважды одинаковый материал только ради того, чтобы создать популярность какому-то неизвестному полковнику. Ну как там вам на лоне природы, святой отец? Пообжились, привыкли?

— Да, сэр, нормально.

— Прекрасно, прекрасно. Приятно слышать, что жалоб нет. Если возникнут какие-либо неудобства, дайте знать. Нам всем хочется, чтобы вам там было хорошо.

— Благодарю вас, сэр. Постараюсь.

Снизу из вестибюля донесся нарастающий шум. Приближалось время ленча, и первые посетители потянулись в расположенную в старинной ротонде штабную столовую. Сержанты и офицеры разошлись по разным обеденным залам.

Улыбка сбежала с лица подполковника Корна.

— Вы, кажется, только вчера или позавчера завтракали с нами, не так ли, святой отец? — спросил он многозначительно.

— Да, сэр, позавчера.

— Об этом-то я как раз и подумал, — сказал подполковник Корн и сделал вескую паузу, чтобы его мысль лучше дошла до сознания капеллана. — Ну не грустите, святой отец. Увидимся, когда снова придет ваша очередь обедать с нами.

— Благодарю вас, сэр.

Капеллан нетвердо знал, в которой из пяти офицерских столовых и в которой из пяти столовых для нижних чинов он должен был завтракать сегодня по расписанию, поскольку скользящий график, составленный для него подполковником Корном, был весьма сложен, а листок, где все было записано, он оставил у себя в палатке. Среди офицеров, приданных штабу полка, капеллан был единственным, кому не позволили поселиться ни в облезлом здании из красного кирпича, где размещался штаб, ни даже в одном из каменных домишек по соседству со штабом. Капеллан жил на лесной поляне в четырех милях от штаба полка, между офицерским клубом и участком одной из четырех эскадрилий. Капеллан один занимал просторную палатку, служившую ему также и кабинетом. Часто по ночам ему мешали спать звуки пьяного веселья, доносившиеся из офицерского клуба, и он вертелся с боку на бок на койке — покорный, полудобровольный изгнанник.

Он не знал, насколько сильно действуют таблетки снотворного, которые он время от времени принимал, и иногда, переборщив, ходил несколько дней подряд полусонный и мучимый угрызениями совести.

Единственным соседом капеллана на лесной поляне был его помощник капрал Уитком. Подчиненный капеллана в бога не верил и вечно ходил недовольный, так как считал, что мог бы выполнять обязанности капеллана с большим успехом, чем его патрон. Жил он в отдельной палатке, такой же просторной и квадратной, как палатка капеллана. Уразумев однажды, что все ему сойдет с рук, он стал хамить в лицо капеллану и не ставил его ни в грош. Их палатки разделяла нейтральная полоска земли шириной в пять футов.

На отшельнический образ жизни капеллана обрек подполковник Корн. Для этого, по словам подполковника Корна, была веская причина: обитая в палатке подобно своей пастве, святой отец получит возможность более тесно общаться с прихожанами. Была и другая веская причина: если капеллан постоянно околачивается близ штаба, офицеры чувствуют себя не в своей тарелке. Одно дело — обращаться к богу время от времени, против этого офицеры ничего не имели. И совсем другое дело, когда господь напоминает вам о себе круглые сутки в виде постоянно околачивающегося рядом капеллана. Одним словом, как рассказывал подполковник Корн майору Дэнби, суматошному, лупоглазому штабному оперативнику, работа у капеллана не пыльная: выслушивать чужие беды, хоронить убитых, навещать прикованных к постели и совершать богослужения. «Да и с покойниками-то нынче не густо, — замечал подполковник Корн, — поскольку сопротивление немецкой истребительной авиации фактически прекратилось, а если люди гибнут, то главным образом над вражеской территорией или же, неизвестно почему, испаряются в облаках». В таких случаях даже капеллан не найдет их останков. Богослужения тоже не требовали от капеллана особого напряжения, поскольку они совершались всего раз в неделю в здании штаба полка при весьма малочисленной аудитории.

Со временем капеллан полюбил свою жизнь на лесной поляне. Его и капрала Уиткома снабжали всем необходимым, дабы лишить их малейшего предлога просить разрешения переехать в штабное здание. Капеллан завтракал, обедал и ужинал по очереди в восьми столовых четырех эскадрилий. Каждый пятый день он обедал в штабной столовой для рядовых, а каждый десятый — в штабной офицерской столовой. У себя дома, в штате Висконсин, капеллан с любовью занимался садоводством, и теперь, когда он созерцал сучковатые, низкорослые деревья, пышный бурьян и заросли кустарника, стеной обступавшие поляну, на душе у него теплело при мысли о великолепном плодородии и щедрости матери-земли. Он мечтал с наступлением весны посадить вокруг палатки бегонии и цинии, но боялся навлечь на себя гнев капрала Уиткома. Капеллану нравилось жить в уединении, отгородившись от мира зеленой лесной чащей, где он мог без помех предаваться мечтам и размышлениям о божественном провидении. Теперь к нему мало кто приходил делиться своими горестями, но он был доволен этим. Общение с людьми давалось капеллану трудно, в разговорах он чувствовал себя скованно. Он скучал по своим троим детишкам и жене, и она скучала по нему.

Особенно бесило капрала Уиткома, что капеллан, мало того что верит в бога, к тому же еще полностью лишен инициативы и напористости. Капрал Уитком был убежден, что скверное посещение богослужений — прямой результат его, Уиткома, подчиненного положения. В уме его лихорадочно рождались блестящие новаторские планы оживления религиозной жизни в полку. Себе он отводил место главного реформатора. Будь его воля, он учредил бы званые завтраки, церковно-общественные мероприятия, отправлял бы родственникам убитых и раненых заранее заготовленные письма с соболезнованием, цензурировал бы почту и устраивал бы игры в лото. Но капеллан стоял на его пути.