Отпечатки - Джозеф Коннолли

— Явно с благими намерениями… — задумчиво произнесла Джуди.

— Но не псих, — добавил Тедди. — Точно нет.

— Ну да, теперь-то я знаю, — защищался Джейми. — Но тогда — ну, тогда, он казался просто… ну, знаете: с тобой такие вещи не случаются, да?

— Нам повезло, — возликовала Джуди.

— Повезло, — сказал Джейми. — Еще как повезло. Ну, в общем, даже в поезде, когда я еще ехал в поезде в — думаю, это все-таки был, знаете, Ливерпуль, если хорошенько подумать. Я сидел, хлебал «Карлсберг», укуривался до смерти, и вся моя жизнь начала мне казаться, ну — другой. Какой она была, и каким, понимаете — все могло бы быть. Это звучит… о господи, знаете что — я могу вам сказать, тебе и Джуди, конечно, могу, потому что вы поймете, вы двое — но другие подумали бы, что я… ну ладно, если честно, мне казалось, что я, понимаете — наблюдал что-то вроде видения, да. Откровение. Вот настолько сильно. А я вроде как — вроде как смотрел на сельские дали, как они со свистом пролетали мимо окна, и это было вроде как мое — прошлое, да. Думаю, так я думал. То, кем я был. Понимаете? Потому что теперь я был другим. Я это чувствовал. Совершенно другим человеком. Мм… я изменился. Я сменил в Кру.[75]Не поезд. Нет. Личность. — Джейми задумался. — Жалко, что я… что я этого fie сделал. Не расцеловал его…

Джуди глядела на него.

— По-моему, — сказала она, — по-моему, Джейми, это был прекрасный рассказ. Правда. И, по-моему, ты прав, ну, знаешь, насчет Лукаса и баров, кабаков и так далее. Пола нашли там же — в каком-то кабаке. И Элис — даже Элис. Элис работала официанткой, она мне как-то раз говорила, в каком-то ужасно модном — ужасно шикарном месте. И Лукас, он спросил ее — мол, неужели ты не стремишься к большему, как-то так. И Элис, она сказала ему — судя по всему, она ему сказала: «Ага! Пусть мой вид тебя не обманывает! Это верно, сегодня я обслуживаю столики в частном клубе — но завтра! Завтра — кто знает, где я буду обслуживать столики завтра!» Ха-ха. Ужасно смешно. Что вообще-то довольно странно, да? То, что это сказала Элис.

— Ага! — рявкнул Тедди, выдергивая лист бумаги из-под валика пишущей машинки. — Все. Готово. Конец. Точка.

— О Тедди, я так рада! Можно прочитать?

— Как только я размножу. Пол говорил, у него есть какой-то знакомый, который занимается такими вещами. К тому же надо отнести еще вина вниз, Бочке… Ну не чудо ли он, старина Бочка? Сегодня нас ждет рагу из баранины. Обожаю его рагу. Вкуснее в жизни не ел.

— Над чем ты работал, Тедди? — спросил Джейми. — Да — я люблю рагу.

— О! — воскликнула Джуди. — Такты не знаешь! А, ну, наверное, откуда тебе знать, правда? Тедди никогда никому не говорит, какой он у меня невероятно талантливый, правда, Тедди, любовь моя?

— Это всего лишь пьеса, — отбился Тедди. — Всего лишь маленькая пьеса…

— Которую ты написал! — радостно засмеялась Джуди. — Это на Рождество, Джейми. Ему так надоело, знаешь, сокращать и переделывать чужие пьесы, что он решил сесть и написать свою. Вот так запросто. Жду не дождусь, когда она попадет мне в руки — и надеюсь, Тедди, для меня там хорошая роль.

— Там все роли хорошие. Что ж, будем честны — это для меня единственный способ раздобыть хорошую роль, правда? — уныло отозвался Тедди. — Здесь отличная роль для тебя, Джейми.

— Для меня! — взвизгнул Джейми. — О господи боже, нет — только не я, Тедди, о нет. Ни в коем случае. Я не актер, ни в коем случае! О господи, нет — только не я.

— Ты и художником не был… — проницательно сказала Джуди, медленно кивая и сощурив глаза.

Джейми посмотрел в пол. А когда он поднял глаза, лицо его сияло.

— Это… правда, да, Джуди? Ладно, тогда, Тедди, — хорошо. Берегись, Оливье,[76]или кто там нынче за него: я иду!

Джуди захлопала в ладоши:

— Что за характер! Вот это Джейми!

— Ладно, вы двое, — я размножу эту штуку, а потом… в конце концов, можно, пожалуй, заняться бургундским и всем прочим прямо сейчас. Сэкономлю время. Кстати, да, Джейми, — забыл сказать. Зная о моей проблеме, угадай, кто предложил мне, когда мы впервые, ну — пришли сюда и все такое, заняться выпивкой?

— Лукас?

— В яблочко. Лукас. Верно. Это научит меня… как он сказал, Джуди? Чему это меня научит?..

— Ответственности, — сообщила Джуди. — Во всех этих делах. Так он сказал. И с кааапелькой моей помощи?..

— О боже, да, — искренне согласился Тедди. — Господи, да я бы не осмелился даже подумать об этом без Джуди…

— …он моментально завязал с бухлом. Правда, любимый?

— Именно. Ни капли в рот не брал, как говорится, уже, э — семьсот двадцать один день. Двадцать два, если считать сегодня.

— За это надо выпить! — засмеялся Джейми.

— Ты можешь, — моментально парировал Тедди. — Ты, Джейми, можешь перепробовать хоть весь погреб. Но я — я пас.

— Это как твои сигареты, Джейми, — улыбнулась Джуди. — То же самое. Магия.

— Ну… — засомневался Джейми. — Почти, если честно. Мне все еще нужны пластыри.

— И сигареты! — крикнула Джуди. — Да-да — можешь не отпираться, потому что я знаю, что ты это делаешь, я знаю. Но скоро, Джейми, честно. Ты уже очень близок, правда.

— Ну, — сказал Джейми, — за это спасибо тебе. Да.

Джуди похлопала его по колену.

— А как она называется, Тедди? — полюбопытствовала она. — Пьеса. Как ты ее назвал?

— Ах да… я думаю, тебе понравится название, Джуди. На самом деле, я думаю, оно всем понравится. Я им очень горжусь. Она называется — «Отпечатки». Вот.

Джуди и Джейми разом посмотрели на него.

— О Тедди!.. — восхитилась Джуди. — Вдохновенно. Блестящее название. Забавно, что раньше никто об этом не подумал. И она о?… Я имею в виду — она о нас, да? О Печатне?

— Вообще-то нет, — признался Тедди. — Не совсем. Это, скорее, прогулка в прошлое, да. Что-то вроде «Вверх и вниз по лестнице». О том как, знаете, в старые дни все точно знали свое место. Что именно от них ожидается. И шестеренки — шестеренки тогда, ну, были в беспрестанном движении. Отпечатки, понимаете: о том, какие отпечатки это все накладывает. Так что в этом отношении, наверное, оно чем-то похоже на нас… дело в том, сами знаете, что мы все вносим какой-то вклад и… это накладывает отпечаток. Да. Потому что знаете что? — добавил Тедди, дотронувшись до дверного косяка. — В те дни, когда я всегда был навеселе, мягко говоря, мне было так паршиво каждый божий день — а по ночам, о господи, — эти жуткие, изматывающие ночи, когда мечешься в поту…