Рунные витражи - Марина Ясинская

– А это, сынок, секрет. Я тебе только наедине расскажу.

Мать прыснула: «Секреты у них, видите ли», – и вышла из хаты.

Тогда отец осторожно достал из сумы большой и длинный, как целый меч, клык неизвестного мне животного. Когда я схватил клык обеими руками, то мурашки пробежали по спине, и что-то больно кольнуло в груди. Немного закружилась голова.

– Папа, – словно во сне произнес я, – ты убил этого зверя?

– Нет, – засмеялся отец. – Я нашел только его зуб. Я провел рукой по неровному излому клыка.

– Папа, – сказал я, – я хочу, чтобы этот зверь был моим покровителем.

* * *

Погоню я почувствовал внезапно.

Темные фигуры передвигались в ночи, словно клочья черной мглы. Они догоняли меня, окружали с боков. Я слышал тяжелое дыхание хищников. Видел красные огненные глаза. И неистово бежал.

Оставалась только мысль – жить!

«Матерь Макошь… Матерь Макошь… Защити! Жить хочу! Жить».

Слова молитвы вылетали вместе с пеной изо рта: «За-щи-ти!»

Краем глаза я увидел, как позади выбежал один из преследователей. Я обернулся и со всей силы швырнул копье: «Х-ха!»

Промахнулся! Копье с хрустом пробило тонкое дерево. Где-то наверху заорала испуганная ночная птица. Преследователь уклонился от копья и с рычанием прыгнул в мою сторону. Полыхнуло лезвие его оружия. Я выхватил меч, полоснул снизу, целясь в живот противника. Враг отбил удар, наши мечи с лязгом столкнулись.

И тут кто-то ударил меня по голове. Перед глазами стало серо, и я услышал голос – неприятный, грубый, словно это говорил не человек, а старый ворон: «Осторожно, волки, не убивайте. Добыча должна дожить до утра».

Голос все отдалялся и отдалялся, словно уши заливала густая древесная смола.

Я очнулся и сразу почувствовал, что руки крепко стянуты веревкой позади дерева. Кора впивалась в спину. Болела голова. Передо мной на поляне горел костер. Багровое пламя освещало темные деревья вокруг. У костра сидели пятеро молодых воинов дхау. Обнаженные до пояса, вымазанные какой-то грязью, они были больше похожи на диких животных, чем на людей. Шестой дхау вышел из темноты и направился ко мне. Это был старик. В седых грязных космах торчали вороньи перья. По разрисованному лицу старика ото лба к подбородку молнией пробегал глубокий уродливый шрам.

– Что, ожил? – криво усмехнулся рассеченными губами дхау. В темноте блеснули белые заостренные зубы.

Дхау у костра обернулись. Ближайший ко мне вскочил на ноги и выхватил меч.

– Сядь, Бевк! – воскликнул старик. – Сядь на место! Добыча доживет до утра. И когда взойдет солнце, вы все станете настоящими волками.

Бевк подскочил ко мне.

– Но я хочу пролить кровь сейчас! – пролаял он.

Через его плечо, на котором играли бугры мышц, протянулась длинная царапина. Значит, он не так уж и ловко уклонился от моего копья.

– А я твою уже пролил сегодня ночью, – разлепил я ссохшиеся губы и плюнул во врага.

Жаль, что не попал.

Дхау зарычал. Его меч оказался у моего горла.

– Бевк! – старик бросил на воина грозный взгляд.

Бевк сразу съежился и, словно побитый щенок, вернулся к костру.

– Хорошо, шаман, – сказал молодой воин, – мы подождем до утра.

Шаман… Вот где я его видел раньше! Именно этот старик выходил на поединок с мольфаром Крумом. Выжил, старый пасюк!

– А ты, добыча, – шаман подошел ко мне вплотную, и я ощутил его гнилое дыхание, – если будешь много болтать, то я вырву твой язык прямо сейчас, не дожидаясь первых лучей.

Шаман достал кривой нож, поднес к моей щеке и надавил. Я почувствовал, как побежала струйка горячей крови.

– Не волнуйся – летние ночи коротки. Ты не будешь долго ждать.

Старик медленно, разрезая одежду и царапая кожу, опустил нож к моему сердцу.

– Бевк, как самый храбрый, получит молодое и сильное сердце. Но сначала мои волки поделят твои внутренности, и ты будешь чувствовать, как тело становится все легче и легче, – шаман оставил ножом длинный неглубокий разрез на моем животе.

Я моргнул. Почему-то по спине начали скатываться капли пота. Вдруг шаман мгновенно поднял нож к моей голове. Острие замерло возле глаза.

– Но ты этого уже не увидишь, потому что Урдур, самый меткий, выколет и съест твои глаза. И, клянусь, ты все будешь чувствовать долго, очень долго – я умею поддерживать жизнь в добыче.

Тьфу! Этот старик просто пытается меня запугать!

– Шаман, – сказал я, – наш мольфар убьет тебя.

Старик отшатнулся и невольно схватился за шрам на лице.

– Ваш мольфар мертв! – заорал он. – Я! Я его убил! А если ты думаешь, что тебя защитит эта магическая вещь, – шаман достал мою громовицу, – то вот!

Старик швырнул кусок черного дерева в костер. Огонь вспыхнул, воины-дхау отпрянули в стороны.

– Живи до утра, добыча.

Шаман повернулся ко мне спиной и исчез в темноте. Единственное, о чем не догадались ни шаман, ни воины, висело у меня на руке под одеждой. Дхау не увидели большой клык, потому что они ничего не знали о зверях-покровителях. Потому что людей-волков никто не провожает в призрачный мир.

Потому что дхау живут и умирают совсем по-другому.

* * *

Время истекало. Дхау спали. Лишь один из них сидел на страже, но, казалось, тоже дремал. Я смотрел на огонь, который ходил перед глазами – то отдалялся, то вновь приближался, обдавая тело жаром и искрами. Видимо, у меня начинался бред, потому что иногда в пламени мерещилось лицо старого мертвого мольфара.

Все это время я перетирал веревку, которой были связаны мои руки, о шершавую кору дерева. Руки давно уже утратили способность что-либо чувствовать. Они были почти мертвы, но упрямо делали свое дело.

Вверх-вниз – перетереть одну ниточку из целой связки. Я чувствовал, как нить неслышно разрывалась, и этот воображаемый звук – всего лишь один маленький шаг к свободе. Вверх-вниз… Из чего дхау плетут такие прочные веревки? Рвутся нити, приближают время моего освобождения. Бесконечное движение вверх, стирая руки, и долгое-долгое движение вниз, оставляя на дереве кровавые пятна. Боль для меня давно уже закончилась. Она переросла только в мысль: успеть разорвать веревку. Успеть до утра.

Вверх-вниз…

Словно это рвется нить моей жизни в руках богини-Матери. Спускается с неба оборванная лунная пряжа. Светит мертвым холодом Примара. И мне кажется, что на темном дереве сидит черная кошка. Вон ее глаза – два зеленых светлячка, отражаются в них блики костра.

«Богиня Макошь, не оставляй своего сына, даруй ему спасение – или быструю смерть».

Мгновение – и нет уже кошки. А может, и не было ее вовсе. Это только черные тени гуляют по дереву.