Наследник для чужого мужа - Ирина Шайлина

Подхватила стопку тарелок и ушла. Я стою, смотрю на младенца. Сколько ей уже, пару месяцев наверное точно… Воистину, быстро растут чужие дети. Мордочка куксится недовольно, сейчас расплачется, и отдать некому — все на улицу ушли. А я, вздохнув, отправилась наверх.

Подгузник и правда полон. Я никогда не занималась этим, но к удивлению, это совсем не противно. Страшнее всего — уронить ребёнка. Слава богам, голову малышка держит хорошо, даже вертит ею, все по сторонам разглядывая, но вся такая… неудобная. С божьей помощью я сумела отмыть детскую попку, затем принялась натягивать чистый подгузник.

И внезапно поняла, что малышка прекрасна вся целиком. И пушок на макушке, и крепко сжатые кулачки, и ножки, которыми она беспрерывно дрыгает. Не удержавшись я поймала одну розовую пяточку и поцеловала. Затем засунула ребёнка обратно в одежки, нечаянно перепутав и надев ползунок задом наперёд. Поняла я это уже закончив, но рисковать и переодевать ребёнка заново не рискнула — слишком уж вертлявый. Одну ножку всунешь, другую вытащит… Отдавать малышку так сразу не хотелось. Я уложила её к себе на колени и принялась разглядывать. Она — чудо.

— У тебя скоро своя такая будет, — раздался от дверей детский голос. — Зачем плачешь?

Ритка, маленькая соседка. А я и не заметила — правда плачу. Вытерла слезы, ни к чему пугать ребёнка, подозвала её к себе, приобняла.

— Я скучала, — сказала Ритка. — Собаку я назвала и девочке твоей тоже имя придумаю. Красивое, красивее, чем у собаки.

Ну, вот, и как тут не реветь? И как объяснить ребёнку, что ребёнок у меня сейчас есть, а вот пройдёт несколько недель и не будет? Разумеется, ничего я говорить не стала.

— Это мальчик, — улыбнулась я.

— Жаль. Кругом одни мальчики, и мама мальчика родила… а он только и делает, что кричит. Зато имя я ему придумала. Знаешь, какое?

— Какое?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Угадай!

Ритка — солнце. С ней невозможно не смеяться. А имя угадалось с десятой попытки… Ванька. Пожалуй, если бы я и правда рожала ребёнка для себя, то полностью доверилась бы вкусу этой девочки. Лежим на постели, я с одной стороны, Ритка с другой, между нами осоловело моргает малышка — засыпает. Болтаем. На улице смеются, похоже даже, танцуют, но мне хорошо и здесь.

Юрка нашёл меня, когда малышка уже совсем уснула. Идеальный ребёнок — не плакала даже, только болтала сама с собой на младенческом языке и разглядывал что-то, одно ей ведомое. Мы споро обложили спящего ребёнка подушками и спустились вниз. Я гадала, кто из них, кроме Наташи, знает, в чем дело? Их женатый сын привёл меня беременную, на семейный праздник… Я готовилась к волне презрения. Но… обошлось.

— Ешь мясо, — строго велела мать Юры. — Тебе сейчас необходимо железо. Юр, подложи ей кусочек!

Мясо было вкусным, костёр горел ярко, роняя в темноту яркие искорки. Ритка все норовила подойти и разглядеть, не будет ли светиться искорка в жухлой траве и разочаровывалась — она гасла. Старшая девочка Наташи уснула у отца на руках, я если бы кто меня на ручки взял, вырубилась бы тоже.

— У тебя замечательная семья, — искренне сказала я по дороге домой.

— Ты им тоже понравилась.

В машине темно и тепло, пахнет дымом немного, шашлыками из пластикового контейнера, который нам дали с собой. И я все же уснула в машине, — проснулась, Юрка меня на руках несёт. По лестнице, а я на минуточку, на шестом этаже живу.

— Ты чего это? — растерялась я.

— Ты спящая в лифт не влезала, говорил же, квартиру менять нужно.

И таки донёс, не поставил, хотя я ругалась, что несёт он двоих разом, а я, пусть и не поправилась особо, таки потяжелела. Я делаю вид, что сержусь, а сама щекой прижалась к его пальто, запах вдыхаю, как токсикоманка… Он так вкусно пахнет, Юра. Жаль, не мой.

Он ушёл, как я и попросила. Потом вернулся. Наверное это повернувшаяся вокруг оси на беременных гормонах черепушка, но я почувствовала, что он пришёл ещё до того, как в дверь постучал. Звонок есть, домофон, телефон, наконец, а он стучит.

— Ты чего стучишь? — шёпотом спросила я. — А если бы я не услышала?

— А вдруг ты спала? Мне не хотелось тебя будить.

А стоять перед закрытой дверью в три часа ночи ему видимо хотелось. Темно совсем, только ночник горит в прихожей еле-еле, стою в одной футболке, ежусь от холода. Отопление дали, но я все никак не согреюсь. Я знаю, что может согреть, но нельзя…

— Я просто выспаться пришёл, — развёл руками Юрка. — Честно.

В эту ночь я прогнать не смогла. Мы и правда, только спали. Ложечкой, его рука на животе, а в животе его ребенок, но не мой. Так все запутано в этом мире… Утром, точнее, ближе к обеду проснулась — в бедро упирается эрегированный член.

— Извини, — нисколько не смутился Юра. — Тут я не властен.

Так и приходил каждый вечер. Я прогоняла… почти всегда. Устоять перед соблазнов сложно, а рядом с ним так спится сладко, не смотря даже на то, что сексом заниматься мы перестали. Отчасти из-за того, что его жена, моя сестра, буквально в паре километров, отчасти потому, что живот все больше и больше.

Когда очередным вечером раздался стук в дверь, я открыла без сомнений, я привыкла — за дверью Юра. Но… Юля пришла. Юля, которую стараниями Юрки я вообще не видела, знала, что встреча неизбежна, и готова была с ней смириться, но при условии, что она будет в отдалённом будущем. Сейчас не готова совсем. Мне и стыдно, и страшно разом, так себе сочетание.

— Ты все у меня забрала, — с порога сказала она. — Всё. И мужа, и ребёнка.

— Извини, — пролепетала я. — Я… нечаянно. И я не забрала у тебя малыша, я просто не хотела, чтобы он умер…

— Я знала, что никому нельзя доверять! — крикнула Юлька. — И долбаные родственные связи ничего, слышишь — ничего не значат!

Она смотрела на мой живот… даже не знаю, как сказать. Взгляд мутный, в нем ничего не возможно прочесть и такой осязаемый, что я чувствую на себе его тяжесть. Ребёнок ерзает во мне, так активно, словно пытается сбросить его с себя, этот взгляд.

— Прости, — снова прошу я.

В ушах стучит кровь, громко, барабанной дробью. Эта дробь мешает мне услышать, что кричит Юля, я вижу только её искаженное яростью лицо, открывающийся рот. Закрываю уши руками, пытаясь привести их в чувство, и долгую минуту слышу лишь белый шум. Отнимаю руки — звуки возвращаются, только искаженные.