Метро 2033. Крым 3. Пепел империй - Никита Аверин

и я просыпаюсь простреленным

и беспомощным…

Черные-черные-черные травы

сквозь асфальт до ее обнаженных колен —

она любит меня,

она любит меня…

Она любит меня!

Она любит МЕНЯ![4]

Аккомпанировавшие женщине музыканты замерли, инструменты их смолкли. На секунду в шатре повисла глубокая тишина, буквально через секунду уступившая место оглушительному шквалу аплодисментов.

– Браво! Бис! Еще!

Публика неистовствовала, сбивая ладоши и надрывая глотки. И пока музыканты благодарно принимали аплодисменты, вдоль зрителей перемещались несколько девушек со шляпами, в недра которых щедро сыпались патроны и прочие мелкие ценности.

Наблюдая за девушками со шляпами, я заметил в толпе весьма примечательного господина. Одежда на нем была сплошь черного цвета, а лицо скрывала маска, скорее всего из какого-то металла. Человек в маске моментально заметил мой пристальный взгляд и поспешно ретировался. И сколько я ни присматривался к толпе в тот вечер, больше он мне на глаза не попадался.

Но что-то подсказывает мне, что наши пути еще пересекутся…

У подножия Чатыр-Дага встали на привал. Смеркалось, и Контейнер решил в горы на ночь глядя не лезть. Не бог весть какая гора, конечно, тропинка вилась серпантином под небольшим углом, но – сыпучка, мелкие камни, вполне вероятно – растяжки или древние мины. Лучше не рисковать.

Развели небольшой костерок в яме, чтобы не было видно издалека, вскрыли сухпай.

– Что за жизнь такая? – расстроился Ренькас. – Опять в горы пилить, всухомятку жрать. Козла, что ли, горного подстрелить, шашлык сделать?

– Сам ты козел, – сказала Олька Зяблик.

Всю дорогу от Керчи до Чатыр-Дага старпом Ренькас неумело, но энергично подкатывал к Боевому Зяблику – безуспешно, разумеется, но назойливо. Олька все время злилась.

Контейнер тоже злился, не хватало ему еще пубертатных разборок в отряде. Все они пребывали, что называется, «на тонком нерве» – хватит любой искры, чтобы полыхнул огонь разборок и обвинений. Что неудивительно – столько времени вместе, через столько мерзких и гадких событий прошли, да еще и с миссией, которая вроде бы и необходима, но никому не по нраву.

«Держать себя в руках, – приказал себе Контейнер. – И молодежи не давать расслабляться. Это вон Бородач – вольный стрелок, свалил на одном из привалов, и поминай как звали. А у нас есть цель. И мы ее добьемся. Любой ценой.

Любой?

Любой!»

– Чего это я козел? – обиделся Ренькас.

– Просто. Козел и все, – сказала Олька Зяблик.

– Ну и дура! – заявил старпом.

«Ну, началось», – подумал Контейнер.

– Отставить разговорчики! – приказал он. – Доедаем ужин – и спать. Первым дежурит старший помощник Ренькас. Вахта – два часа. Потом я. Потом Боевой Зяблик. На рассвете выдвигаемся в гору.

– Еще и не досыпаем все время… – пробурчал Ренькас.

Укладываясь, Контейнер прокрутил в голове события последних дней. Из Керчи выбирались трудно. Захват комендатуры не прошел даром: вертухаев с шевронами Серебряной Маски в город пригнали сотни, они прочесывали каждую руину и хватали всех подозрительных лиц. Отряд Контейнера три дня прятался в солдатском борделе – снизу, в подвале, накачивались дешевым вином и наркотиками перепуганные солдатики, по улицам шастали черные автоматчики, а листоноша со спутниками выжидал. На четвертый день отправил на разведку Ольку. Боевой Зяблик вернулась с хорошими новостями – на рынке (Керчь медленно, но верно оправлялась после чудовищной бомбардировки) говорили о странных событиях в Севастополе – мол, туда вернулись матросы, устроили бунт, захватили несколько кораблей…

Значит, капитан Олег Игоревич и псина его Карма живы и действуют.

С Казантипа вестей не было. Туда Правдоруб отправил два отряда солдат – и ни один не вернулся. Атаманша Пеева свое дело знала туго.

Море и суша были охвачены. Дело за воздухом. Надо искать Лапуту.

Контейнер рискнул – выходили из Керчи днем, внаглую. Почти проканало. Лишь на самом выезде из города пришлось чуть-чуть пострелять, и то – больше для острастки, чем на поражение.

Погони за ними не было. Видимо, решили, что это обычные дезертиры – чего их ловить, в любой деревне потеряются, за местных сойдут.

Потом была долгая и пыльная дорога до Чатыр-Дага. И вот – желанная цель перед самым носом. Выспаться и вперед, искать Лапуту.

«Все, хватит, – сказал себе Контейнер. – Спать. Завтра будет тяжелый день».

Он даже не представлял себе, насколько он был прав…

Контейнер провалился в тяжелый глубокий сон без сновидений – а очнулся от того, что на грудь ему наступила нога в тяжелом ботинке.

– Встать! – скомандовал резкий отрывистый голос, чем-то напоминающий собачий лай.

Листоноша открыл глаза. Нога, как и голос, принадлежали рослому человеку в темно-сером и очень грязном балахоне. В руках человек держал короткий АКСУ со спаренным магазином. И по тому, как он держал автомат, было видно – обращаться с оружием «серый» умеет. Контейнер медленно посмотрел по сторонам. В их лагере было около двадцати посторонних в серых балахонах. Ренькас лежал лицом вниз со связанными руками, Ольку Зяблик как раз связывали. Дергаться смысла не было.

– Я не могу встать, – сказал Контейнер максимально мирно. – Ты же на мне стоишь.

Серый человек убрал ногу. Контейнер медленно сел. Серые хозяйничали в лагере – потрошили рюкзаки, разряжали трофейное оружие. Опытного листоношу взяли в плен во сне. С ума сойти. Как такое вообще могло случиться?

«Ну, допустим, я устал за последние дни. И месяцы. Задрых. А Ренькас? Тоже уснул? Не может быть».

И тут Контейнер увидел, что из его бедра торчит крошечная стрелка с серым оперением.

Теперь все стало на свои места. Дротик с транквилизатором. Выстреливается из пневматического пистолета или ружья. Вырубает крупного зверя практически моментально.

«Странно, почему нас просто не пристрелили. Неужели работорговцы?»

Серый человек, пленивший Контейнера, жестом подозвал коллегу. Различить их было практически невозможно: серые балахоны, повязки на лицах – но этого выделяла командирская осанка и привычка размашисто жестикулировать.

– Покажи картинку, – велел главный серый.

Второй вытащил из складок мешковатого балахона мятый листок бумаги. Главарь посмотрел на бумагу, потом на Контейнера, потом опять на бумагу.

– Вроде, они. Тут сказано, что ты листоноша, так? И звать тебя Контейнер?