Волчья ягода - Ольга Егорова

И про Федора подумал – какой же у него все-таки глупый, непроходимо глупый и чудовищно упрямый сын, который почему-то не разрешает ему целовать Майю и на Майе жениться. И решил серьезно поговорить с Федором, непременно, сегодня же вечером, поговорить строго и серьезно, как отец с сыном, как мужик с мужиком, в конце концов…

И еще что-то такое успел подумать – смешное и не важное и только потом уже поцеловал ее в яблочные губы, окончательно потеряв способность к каким бы то ни было размышлениям.

Когда часа через два они вернулись на берег, все дружно начали делать вид, что ничего «такого» не случилось.

Никто не полюбопытствовал даже, почему это Арсений и Майя вдруг стали обращаться друг к другу на ты. Ни одна живая душа не заметила, что Арсений ужасно лохматый, и не сделала ему замечания о его неподобающем внешнем виде. Никто не удивился тому, что Майина коса перестала после прогулки быть косой, превратившись в длинный хвост, кое-как скрепленный на затылке желтой резинкой.

Никто не обратил внимания на то, что в волосах ее запутались листья и мелкие сухие ветки.

Никто не заметил, что они вышли из леса, держась за руки, и с тех пор этих рук уже не расцепляли – как будто там, в лесу, они нечаянно испачкали руки в клейком древесном соке и теперь эти руки одна к другой приклеились просто намертво.

А главное, никто не спросил, чем вообще можно заниматься в лесу целых два часа. В самом деле, может, они все эти два часа грибы искали? А то, что ни одного не принесли – так не нашли просто, вот и весь сказ!

И только один Федька хоть и не спрашивал ни о чем, но подозрительно косился на Майю и Арсения, и от этих его косых взглядов ужасно хотелось подойти и дать Федьке по лбу. Легонько так, чтоб знал, где его место.

Ближе к обеду разыгрался ветер, погнал по небу пушистые облака, похожие на рваное кружево. Ветер был теплым и безобидным, и с ним стало даже как-то веселее и чуточку прохладнее. Волга, которая здесь была очень широкой и быстрой, покрылась кудрявыми волнами, которые теперь ласково шумели у берега, застилая его пушистой и легкой, вмиг исчезающей пеной.

Почти до самого вечера занимались всякой ерундой.

Арсений вместе со всеми резался в карты, катался с Федором на качелях, решал с Митькой производственные проблемы и с Митькой же мыл посуду, пока Майя и Ася играли с Федором в прятки. Когда уже почти стемнело, затеяли новый костер, только теперь уже не в мангале, а на земле, в кирпичах. Долго сидели у огня, болтали ни о чем, зажарили несколько шампуров мяса и съели по куску божественно вкусного торта.

День вышел замечательный, не поспоришь.

Поздним вечером все разошлись по своим избушкам. Синюю избушку, в которой они изначально расположились, решено было отдать Майе, а для себя и для Федьки Арсений взял ключ от другой, красной, избушки, которая стояла рядышком с синей.

Укладывая Федьку спать, Арсений искоса поглядывал в окошко – свет в синей избушке все горел. Федька потребовал сказку, и Арсений послушно и привычно начал выдумывать для него сказку про принца и принцессу, а мыслями был далеко.

Интересно, она его ждет или не ждет?

И чувствовал себя пещерным человеком, прыщавым юнцом, который понятия не имеет, как вести себя в такой ситуации. И сходил с ума от желания спать с ней.

Нет, не заниматься любовью. Об этом вообще нельзя было думать, об этом было думать опасно, от этих мыслей можно было свихнуться просто.

Он думал о том, как, проснувшись рано утром, увидит на подушке ее черные шелковые волосы. Ее розовую помятую щеку, и тень от ресниц, и слегка приоткрытые губы, и ладонь, похожую на крыло маленькой птицы, и россыпь солнечных веснушек, которые он непременно пересчитает, пока она спит. И может быть, даже поцелует каждую веснушку. Как будет долго смотреть на нее, слушать ее дыхание и тихонько гладить ее по волосам – так, чтобы она увидела это во сне. А еще, может быть…

– Пап, ты чего, заснул, что ли? – пробухтел прямо над ухом недовольный Федор. – Ну, дальше-то что было?

– А дальше… – Арсений попытался вспомнить, на чем же остановилась его придуманная сказка, но почему-то не смог. – Дальше… В общем, жили они долго и счастливо и умерли в один день…

– Как это? Они же еще не поженились?

– И не поженятся никогда, – усмехнулся Арсений.

– Почему это? – огорчился Федор.

– Потому что им не разрешает жениться один вредный мальчишка по имени Федька. Он почему-то боится, что если принц и принцесса поженятся, то ему от этого станет плохо. Хотя на самом деле ему было бы очень хорошо. Принц и принцесса любили бы друг друга и вместе любили бы упрямого и вредного Федьку. И были бы счастливы… втроем.

Федька нахмурил брови, надулся и отвернулся лицом к стене, не сказав ни слова.

Арсений долго гладил его по голове, перебирая черные вихры на макушке. Минут через пять Федор благополучно заснул, и у Арсения уже больше не было причины оставаться в красной избушке.

Только он все равно еще очень долго сидел, не двигаясь, возле кровати спящего сына и изредка поглядывал в окно – свет напротив давно погас, и, может быть, Майя уже спала и совсем не ждала его. А может быть, все-таки ждала…

Только ведь если просидеть у Федькиной кровати до утра, то нет никаких шансов узнать об этом.

Воздух на берегу был густой и влажный. Он еще некоторое время побродил по берегу, наблюдая, как опускается на землю голубоватый туман. Трижды обругал себя идиотом и наконец тихонько поскребся в дверь синей избушки.

Которая, к его невообразимому счастью, оказалась открытой.

Веснушек оказалось одиннадцать.

Арсений пересчитал их все, как и мечталось. А в остальном все сложилось совсем не так, как он предполагал.

По-другому. Но гораздо, гораздо лучше.

Майя заснула у него на плече, когда за окном уже начинала таять предутренняя дымка и небо на глазах из темно-синего, почти черного, превращалось в бледно-розовое.

Арсений задремал всего лишь на несколько минут и очень быстро проснулся.

Он считал веснушки у нее на лице, разглядывал тень от ресниц, поглаживал пальцами ее ладонь, похожую на крыло маленькой птицы, и целовал кончик косы, тихонько дремавший у него на животе, по-прежнему напоминающий змеиный хвост. Только змея эта оказалась ручной, домашней, уютной и прямо-таки родной…

И мысли, вплоть до самого этого утра сумбурные, беспорядочные, вдруг стали чистыми, ясными и какими-то светлыми.

Конечно же, теперь им друг без друга – никак.

И наверное, стоило потратить на ожидание целых тридцать лет жизни, испытать множество разочарований, наделать кучу ошибок ради того, чтобы, проснувшись однажды утром, увидеть рядом эти ресницы, и эту черную косу, и россыпь веснушек, и маленькую ладонь.

Тридцать лет – не такой уж долгий срок, когда впереди тебя ожидает такая награда. Хотя в глубине души все же и притаилась обида на судьбу, которая заставила его ждать так долго.