Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев

Они все что-то говорили, говорили друг другу, не вспомнив почему-то ни разу про американский вызов, который их сегодня объединил… Они уже устали от этих вызовов.

Лет пятьдесят назад Ларион Михайлович Бозин был ладно скроенным и крепко сшитым пареньком. С четырьмя шевронами на левом рукаве форменки и двумя лычками на погонах, он строил нас, второкурсников 1-го взвода 33-й роты третьего, минно-торпедного факультета, для утреннего осмотра и дачи нехитрых курсантских указаний. Он был нашим прямым и непосредственным начальником. Большим человеком. От него зависело многое — увольнение в город.

Сегодня обычный утренний осмотр взвода в форме № 3 первого срока. Недавно на танцах в клубе училища дежурный офицер по части от химиков по фамилии Спектор, а по прозвищу Жаба, обнаружил, что форма одежды курсантов существенно отличается от уставной, и хотел было отловить пару экземпляров для демонстрации начальству своей бдительности, но это ему не удалось. Вот теперь по училищу устраивают контрольную проверку формы одежды, но все делают вид, что ничего необычного не произошло. Вроде как по плану, но нас не проведешь.

Ларион скомандовал первой шеренге два шага вперед, повернул ее кругом. Ему так удобнее нас рассматривать. Методом сравнения. «Вам пора подстричься, — это, конечно, Гришке Свердлову, — а вам почистить ботинки. Выйдите из строя, приведите ботинки в порядок», — это, конечно, Валере Воронину. Ботинки чистить тот постоянно забывал, и еще вечно у него выглядывали из штанин флотских брюк белые подвязки кальсон. Вот и сегодня. Сейчас Коля Пирожков, наш неунывающий юморист, скажет: «Белые накрахмаленные подвязки от кальсон подчеркивали его аристократическое происхождение». Так и есть. Мы заученно хмыкнули. Так почти каждое утро. Жора Коноплев, наш командир роты, неоднократно предпринимал попытки списать Валеру на флот. Но у Валеры папа был начальником Минно-торпедного Главка в Минсудпроме. Не по зубам. Ларион остановился передо мной. Осмотрел. Ничего не сказал. Я старшина класса. Тоже начальник. Его опора по работе в массах. У нас с Ларионом доверительные отношения. Как и положено двум руководителям.

Рядом со мной тяжело сопит Игорек Демичев. Сегодня после обеда Ларион будет проводить с ним дополнительные индивидуальные строевые занятия во дворе под любопытными взглядами из десятков окон. Игорька вчера вызвал к себе Жора Коноплев. Вместо того, чтобы четко доложить: «Товарищ капитан 3-го ранга, курсант Демичев по вашему приказанию прибыл», Игорек беспечно сообщил ему: «Вы меня звали? Я пришел». Гнев Жоры надо было видеть: «Полтора года воспитательно-строевой работы псу под хвост». Ларион осмотрел Демичева и напомнил: «После обеда взять в канцелярии строевую матчасть и во двор. Понятно?». — «Понятно». Строевая матчасть — это различные линейки и приспособления для замера длины шага, высоты поднятой ноги и пр. «Я научу тебя… Я научу вас докладывать начальству», — Ларион брал на себя непосильную ношу, так как Игорек не был приспособлен к житию в строю. Вскоре его спишут за случайную двойку, как повод. Голова-то у него была на месте, а вот строевой выправки никакой. Естественный отбор. По Жоре Дарвину.

На самом Ларионе курсантская форма сидит неброско. Выданную ему в баталерке он принял, как сшитую на заказ. Потому брюки явно широковаты, на спине на форменке умеренных размеров пузырь, гюйс цвета ультрамарин и «беска» седлом. Вот стоит с ним рядом его товарищ по курсу и тоже командир отделения Витя Родкевич. Роста они одинакового, среднего. Витя худенький, беленький. Ларион крепенький, смугленький. Виктор раз десять бегал в швальню подгонять форму под свою фигуру. В моде тогда были зауженные брюки, дудочки. И у него они на грани дозволенного. Миллиметр в миллиметр. Форменка плотно облегает туловище, ни морщинки — добавка за обедом не планировалась. Квадраты погон из черной шерстяной ткани с белым, умеренно широким кантом тоже из шерсти. Не то, что выданные хлопчато-бумажные с тонюсеньким постыдным кантиком. Все на грани фола. В описании погон интенданты опростоволосились, не учли курсантской фантазии. Командиры рот неоднократно ходили на консультации к интендантам, но возвращались ни с чем: цвет указан, а про материал ни слова. Якоря на погонах устанавливались штампованные, но быстросъемные. Только хлопнет по спине Виктору дверь училища, достанет он из карманов литые тяжелые якоря с цепочками и установит их на погоны. Якоря приобретаются по секретным адресам за 25 рублей, когда весь должностной оклад курсанта не превышает пятнадцати. Целое подпольное производство. Бляха тоже чуть-чуть отличается. Менее вогнута, более массивна и начищена так, что, глядя в нее можно бриться. Ну, а гюйс — это что-то особенное. Во-первых, не на синей уставной, а на белой подкладке: так он ласковее. Во-вторых, нежно-голубого цвета. Прежде чем лечь на плечи, он побывал строго определенное время в хлорке, безукоризненной заменительнице тропического солнца. Хлорки в любом гальюне достаточно. Процесс отработан.

Лариона все это не интересует. Все это лишние заботы. Хлопот не оберешься. Осмотреть нас можно за минуту, но он будет ходить перед нами целых десять. Ровно столько, сколько отпущено распорядком дня. Распустишь строй раньше, прибежит Жора Коноплев: «Что, уже осмотрели? Дайте-ка я взгляну». Лучше уж стоять в строю хоть двадцать минут, только без Жоры. Собственно, за время осмотра я расскажу вам, читатель, еще кое-что о Ларионе.

Не скажешь, что к морю, но к воде его тянуло с детства. Перед окнами дома, где он жил с родителями, струил свои хрустальные воды Обводный канал. В нем, конечно, не искупаешься: то презерватив проплывет, то еще что-нибудь изысканное. Но на мысль о купании он наводит постоянно. Искупаться можно на пятом километре Октябрьской железной дороги. В те далекие годы там были отличные пруды — рыбу лови, купайся, загорай. Далековато, правда, шагать по шпалам, но если с компанией, да на спор, кто дальше пройдет по рельсу и не свалится, до Луны можно дошагать. И не подозревал Ларион, что начал себя готовить в моряки. Ходьба по рельсу, это, конечно, не по рее, но устойчивость, сосредоточенность и, отчасти, некоторые элементы строевого шага вырабатывает.

Он был скромным и не драчливым, поэтому первая городская организация, которая им заинтересовалась, была не милиция, а районный военкомат. Уже в девятом классе его хотели призвать в армию. Призывной возраст. Ларион пообещал после десятого «двинуть» в училище. Располневший майор в корсете кожаных ремней и металлических пряжек профессионально определил, что этого паренька отлавливать для призыва не придется: видно, что он твердо усвоил две государевы истины — труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства, а военная обязанность — священный долг. Поэтому уже спустя неделю после последнего школьного экзамена в руках у Лариона красовалось направление в приемную комиссию Высшего Военно-Морского училища инженеров оружия. Училище он выбрал сам с подачи того же майора: «Училище новое, только что организованное. И ехать тебе до него от дома автобусом без пересадок». Последнее решило все. Ларион от рождения был прагматиком, хотя еще не знал об этом. Собственно, и майор многого не знал. Еще в 1948 году Ларион сделал попытку начать самостоятельную жизнь — поступал в судостроительный техникум. Экзамены сдал отлично, но приемная комиссия его кандидатуру отклонила. Целых два года он жил на оккупированной немцами территории в Псковской области. Поэтому комиссия — на всякий случай — от приема его в техникум решила воздержаться. Так что примут ли его в училище или нет, у Лариона был большой вопрос.