Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Томас Гарди

Она видела, что отношение его к ней после ее исповеди осталось прежним, и усомнилась, нашел ли он письмо. Прежде чем он позавтракал, она встала из-за стола и поспешила наверх: ей хотелось еще раз заглянуть в каморку Клэра. Поднявшись по лестнице, она остановилась у открытой двери, задумчиво осматриваясь по сторонам, потом наклонилась над порогом, куда несколько дней назад в таком волнении подсунула свою записку. Ковер доходил до самого порога, и из-под края ковра торчал уголок белого конверта с ее письмом, которое Клэр не заметил, ибо второпях она подсунула его под ковер.

Чувствуя дурноту, она схватила письмо. Да, оно было по-прежнему запечатано. Бремя, на ней лежавшее, не было сброшено. Теперь, когда в доме шли последние приготовления, она не могла отдать его Клэру; и, спустившись в свою комнату, она разорвала письмо.

Когда Клэр увидел ее, она была так бледна, что он испугался. В душе Тэсс знала, что попавшее под ковер письмо — только предлог отложить признание, ведь время еще было. Но вокруг все хлопотали и суетились. Нужно было одеваться. Фермер и миссис Крик приглашены были свидетелями… Размышлять и объясняться не оставалось времени. Тэсс удалось только минуту побыть с Клэром наедине, когда они встретились на площадке лестницы.

— Как мне нужно с тобой поговорить! Я хочу исповедаться тебе во всех моих ошибках и прегрешениях, — сказала она с деланной беззаботностью.

— Нет, нет, никаких ошибок, любимая. Сегодня ты должна быть совершенством! — воскликнул он. — Потом у нас еще будет достаточно времени поговорить о наших грехах. И я в своих исповедаюсь.

— Лучше будет, если я сделаю это теперь, чтобы ты потом не…

— Прекрасно, моя фантазерка! Когда мы будем у себя дома — ты и расскажешь обо всем, но не теперь. И я расскажу о своих ошибках. Только не нужно портить этого дня. Это будет прекрасная тема для разговора, когда окажется, что нам нечем заняться.

— Так ты в самом деле не хочешь меня выслушать, милый?

— Не хочу, Тэсси.

Надо было одеваться и ехать в церковь — поговорить им больше так и не пришлось. Однако слова его слегка ее успокоили. В течение оставшихся двух часов у нее не было времени размышлять, ибо, она целиком отдалась охватившему ее чувству огромной неясности к нему. Все опасения и предчувствия наконец поглотило единственное ее желание, с которым она так, долго боролась, — желание принадлежать ему, назвать его своим господином, назвать его своим, а потом, если так нужно, умереть. Одеваясь, она парила в облаке радужных грез, и в их сиянии не было места зловещим мыслям.

Церковь находилась далеко, и пришлось взять экипаж, — тем более что была зима. На ближайшем постоялом дворе была нанята закрытая карета, сохранившаяся со времен почтовых дилижансов. Она отличалась громоздкими колесами, тяжелыми спицами, огромным изогнутым кузовом, множеством ремней и рессор, а дышло походило на таран. Форейтор был солидный «малый» лет шестидесяти, мученик подагры, заполученной им в далекой молодости благодаря постоянному пребыванию на чистом воздухе в любую погоду, что вело к злоупотреблению крепкими напитками. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как он перестал быть форейтором-профессионалом, и в течение двадцати пяти лет он стоял без дела у дверей гостиницы, словно надеялся, что вернется доброе старое время. На правой ноге у него была незаживающая рана, образовавшаяся от постоянного трения о дышла аристократических экипажей за время многолетней его службы в «Золотом гербе» в Кэстербридже.

В эту громоздкую и скрипучую колымагу с дряхлым вожатым уселась partie carree[4]— жених с невестой и мистер и миссис Крик. Энджелу хотелось, чтобы хоть один из его братьев был шафером, но на его письмо, заключавшее осторожный намек, они ответили молчанием, свидетельствовавшим о нежелании приехать. Им не нравился этот брак, и они не намерены были скрывать свои чувства. Быть может, и лучше, что они не приехали. Они не были светскими молодыми людьми, но общение с обитателями мызы оскорбило бы их понятие о сословных различиях, не говоря уж об их отрицательном отношении к этому браку.

Тэсс, взволнованная приближением торжественной минуты, не думала об этом; она ничего не замечала, не видела, по какой дороге они едут в церковь. Она знала, что Энджел подле нее; все остальное тонуло в лучезарной дымке. Она была каким-то неземным существом, созданным поэзией, одной из тех классических богинь, о которых рассказывал ей Клэр во время прогулок.

Так как оглашения не делали, то в церкви собралось человек десять, не больше; но будь здесь тысячная толпа, все равно на Тэсс она не произвела бы никакого впечатления. Астрономическое расстояние отделяло присутствующих от того мира, в каком пребывала Тэсс. По сравнению с той ликующей торжественностью, с какой поклялась она ему в верности, обычная женская робость и смущение казались легкомысленным кокетством. Во время перерыва в богослужении, когда они оба преклонили колени, она бессознательно склонилась к нему, и ее плечо коснулось его руки, — ее испугала мимолетная мысль, и движение это было инстинктивным: она хотела убедиться в его близости, хотела крепче поверить в то, что его преданность выдержит все испытания.

Клэр знал, что она его любит, — любовью дышало все ее существо, — но в то время он не знал всей глубины ее чувства, напряженности его и самоотверженности, не знал, что оно является залогом верности, терпения, безграничной преданности.

Когда они вышли из церкви, звонари ударили в колокола. Только три ноты слышались в колокольном звоне, так как строители церкви считали, что этого количества вполне достаточно для выражения радости в таком маленьком приходе. Проходя рядом с мужем мимо колокольни по тропинке, ведущей к воротам, она чувствовала, как гудит вокруг них вибрирующий воздух, и это гармонировало с той напряженной духовной атмосферой, в которой она жила.

Экзальтация — ей казалось, что она озарена светом, подобно ангелу, которого видел на солнце св.Иоанн, — продолжалась, пока не замер гул колоколов и не улеглось волнение, вызванное свадебным обрядом. Теперь она начала замечать то, что ее окружало. Не ускользнули детали: мистер и миссис Крик поехали домой в высланной с мызы двуколке, предоставив карету в полное распоряжение молодоженов, и Тэсс только теперь заметила особенности этой колымаги. Она молча и долго ее рассматривала.

— Ты как будто приуныла, Тэсси, — сказал Клэр.

— Да, — ответила она, прижимая руку ко лбу. — Многое меня пугает. Все это так серьезно, Энджел. И вот мне кажется, будто эту карету я когда-то видела и прекрасно ее знаю. Это очень странно: должно быть, я ее видела во сне.

— О, ты слышала легенду о д'эрбервилльской карете — знаменитое поверье, касающееся твоей семьи и ходившее по всему графству в ту пору, когда твои предки были здесь хорошо известны. А эта старая рухлядь напомнила тебе о легенде.

— Право же, я никогда о ней не слыхала, — возразила она. — А что это за легенда?

— Мне бы не хотелось подробно рассказывать ее сейчас. В шестнадцатом или семнадцатом веке некий д'Эрбервилль совершил в своей фамильной карете страшное преступление, и с тех пор члены этого рода видят карету либо слышат о ней всякий раз, как… Но я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз — история слишком мрачная. Должно быть, что-то ты о ней слыхала и смутно припомнила при виде этой почтенной колымаги.