Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Томас Гарди

Молча всматривался он в ее лицо и наконец подумал, словно найдя правильное толкование темного места в книге: «Она моя — дорогая, дорогая Тэсс. По-настоящему ли я понимаю, насколько эта маленькая женщина зависит от моей судьбы, моей верности или моего бездушия? Вряд ли. Пожалуй, будь я женщиной, я мог бы это понять. Какой жребий выпадет мне, тот выпадет и ей. Кем буду я, тем должна стать и она. Что недоступно мне, то недоступно ей. И неужели я когда-нибудь пренебрегу ею, обижу ее или просто буду к ней невнимателен? Избави меня бог от такого преступления».

Они продолжали-сидеть за чайным столом, ожидая своих вещей, которые фермер обещал прислать засветло. Но сумерки надвигались, вещей все еще не было, а они приехали безо всякого багажа. После заката солнца спокойствие зимнего вечера было нарушено. Погода изменилась; за дверью послышался шум, напоминающий шелест жесткого шелка; сухие листья, с осени покоившиеся на земле, сердито зашуршали и, словно неохотно пробуждаясь к жизни, закружились в вихре и застучали в ставни. Вскоре пошел дождь.

— А петух знал, что погода изменится, — сказал Клэр.

Прислуживавшая им женщина ушла на ночь домой, но предварительно поставила на стол свечи, и теперь они их зажгли. Огненные язычки тянулись к камину.

— В этих старых домах всегда страшный сквозняк, — продолжал Энджел, глядя на пламя свечей и стекавшее по ним сало. — Но где же наш багаж? У нас даже щетки и гребенки с собой нет.

— Не знаю, — рассеянно отозвалась она.

— Тэсс, сегодня ты совсем не весела, сама на себя непохожа. Эти старые ведьмы на стене тебя расстроили. Жаль, что я привез тебя сюда. Я даже начинаю сомневаться, действительно ли ты меня любишь.

Он знал, что она его любит, и сказал это несерьезно, но Тэсс была слишком взволнована и вздрогнула, как раненое животное. Хотя она старалась не расплакаться, на глазах ее все же выступили слезы.

— Я пошутил! — тотчас же раскаялся он. — Я знаю, ты расстроена, потому что до сих пор еще не привезли твоих вещей. Не понимаю, почему не едет старый Джонатэн? Ведь уже семь часов! А, вот и он!

Раздался стук в дверь, а так как некому было открыть, то пошел Клэр. Вернулся он, держа в руке маленький сверток.

— Это был не Джонатэн, — сказал он.

— Какая досада! — воскликнула Тэсс.

Сверток был привезен нарочным из Эмминстера в Тэлботейс сейчас же после отъезда новобрачных, а затем доставлен сюда, так как нарочный получил приказ отдать его им лично. Клэр поднес сверток ближе к свету. Он был меньше фута в длину, зашит в парусину, запечатан красным сургучом с печатью отца Клэра и его же почерком адресован: «Миссис Энджел Клэр».

— Это маленький свадебный подарок тебе, Тэсс, — сказал он, передавая ей сверток. — Как они внимательны!

Тэсс вдруг смутилась.

— Милый, лучше ты его вскрой, — попросила она, вертя сверток в руках. — Мне не хочется ломать эти большие печати, у них такой внушительный вид. Пожалуйста, вскрой ты!

Он распорол парусину. Внутри оказалась сафьяновая шкатулка. На крышке лежали записка и ключ. Записка, адресованная Клэру, гласила следующее.

«Дорогой сын! Быть может, ты забыл — ты был тогда еще мальчиком, — что твоя крестная мать миссис Питни, умирая, передала мне — суетная добрая женщина — часть своих драгоценностей для твоей жены (если ты когда-нибудь женишься) в знак ее любви к тебе и к той, кого ты изберешь. Я принял от нее эти бриллианты, и с тех пор они хранились у моего банкира. Хотя при данных обстоятельствах это и кажется несколько неуместным, но я, как видишь, обязан передать эти вещи той, которая отныне имеет право владеть ими до конца своей жизни, и потому немедленно их высылаю. Думаю, что, согласно воле твоей крестной матери, их, строго говоря, следует считать фамильными драгоценностями. Ее распоряжение по сему поводу прилагается».

— Что-то припоминаю, — сказал Клэр, — но я совсем об этом забыл.

Открыв шкатулку, они увидели ожерелье с подвеской, браслеты, серьги и кое-какие мелкие украшения.

Сначала Тэсс словно боялась к ним прикоснуться, но когда Клэр вынул из шкатулки убор, глаза ее на миг засверкали ярче бриллиантов.

— Они мои? — недоверчиво спросила она.

— Разумеется, — ответил он.

Он смотрел на огонь в камине, вспоминая, как его крестная мать, жена помещика, единственная богатая особа, с какой приходилось ему когда-либо иметь дело, уверовала в незаурядную его будущность, когда он был пятнадцатилетним мальчиком, и предсказала ему блестящую карьеру. А если перед ним открывалось такое будущее, то вполне естественно было сохранить эти изящные украшения для его жены и для жен его сыновей. Сейчас в блеске камней чудилась ему насмешка. «Но почему же?» — спрашивал он себя. Завещание было продиктовано тщеславием; и если одна из сторон оказалась тщеславной, то почему другой не последовать ее примеру? Его жена была д'Эрбервилль: кому же, как не ей, носить драгоценности?

Неожиданно он воскликнул:

— Тэсс, надень их, надень! — и отвернулся от камина, чтобы ей помочь.

Но, словно по волшебству, она уже их надела: ожерелье, серьги, браслеты — все, что было в шкатулке.

— Только платье не подходит, Тэсс, — сказал Клэр. — Для таких бриллиантов платье должно быть с низким вырезом.

— Обязательно? — спросила Тэсс.

— Да, — ответил он.

Он показал ей, как нужно подогнуть ворот платья, чтобы оно хоть сколько-нибудь напоминало вечерний туалет, а когда она это сделала и подвеска ожерелья блеснула на белой груди, где и полагалось ей быть, он отступил на шаг, чтобы полюбоваться эффектом.

— Боже мой! — воскликнул Клэр. — Как ты красива!

Как известно, одежда делает человека. Крестьянская девушка, на которую случайный встречный лишь мельком обратит внимание, если увидит ее в простеньком платье за повседневной работой, окажется ослепительно прекрасной, если одеть ее, как светскую женщину, и пустить в ход все уловки искусства: а красавица, блистающая на балах, будет иметь жалкий вид, если нарядить ее в крестьянскую блузу и поставить в серый денек среди гряд, засаженных репой. Клэр теперь только оценил как художник лицо и фигуру Тэсс.

— О, если бы ты появилась на балу! — сказал он. — Но, знаешь ли, дорогая, кажется, больше всего ты мне нравишься в своем крылатом чепце и ситцевом платье, — гораздо больше, чем украшенная этими драгоценностями, хотя они очень тебе к лицу.

Тэсс знала, какое производит впечатление, и раскраснелась от волнения, которое все-таки нельзя было назвать счастьем.

— Я их сниму, — сказала она, — чтобы Джонатэн меня не увидел. Ведь они не подходят мне, правда? Вероятно, нужно их продать?

— Подожди минутку, не снимай! Продать их? Никогда! Мы бы не исполнили воли покойной.

Подумав, она охотно подчинилась. Ей нужно было кое-что сказать, а эти камни, быть может, ей помогут. Она села, не снимая украшений, и снова начали они гадать, куда делся Джонатэн с их вещами. Они налили для него эля, но за это время пена осела.