Семь мужей Эвелин Хьюго - Тейлор Дженкинс Рейд

Пока их не было, мы с Гарри жили почти как традиционная семейная пара. Гарри готовил мне яичницу с беконом на завтрак и набирал ванну. Я кормила ребенка и меняла пеленки почти каждый час.

Конечно же, нам помогали, и Луиза следила за порядком в доме. Она меняла простыни, занималась стиркой и убирала за всеми нами. А в ее выходные эти обязанности ложились на плечи Гарри.

Именно Гарри неустанно повторял, какая я красивая, хотя мы оба знали, что в былые времена я выглядела и получше. Именно Гарри прочитывал мне один за другим сценарии, чтобы я могла выбрать для себя что-то интересное, как только Коннор повзрослеет. Именно Гарри засыпал рядом со мной каждую ночь, держа меня за руку, и именно он всегда успокаивал меня, когда я закатывала истерики, что я плохая мать, например, когда я случайно поцарапала Коннор щеку, купая ее в ванной.

Мы с Гарри всегда были близки, я всегда считала его членом семьи, но именно тогда я впервые почувствовала себя настоящей женой. Я чувствовала, что я действительно замужем. И за это я полюбила его даже больше. Те дни, которые мы проводили вместе с Коннор, сблизили нас так, как я не могла представить. Он был со мной и в горе, и в радости.

Именно тогда я начала верить, что друзья назначены нам судьбой.

– Если у людей и правда есть родственные души, – сказала я ему однажды, когда мы сидели с Коннор на террасе, – то ты определенно моя.

Гарри был в одних шортах, без футболки. Он держал на руках Коннор. Он не побрился тем утром, на лице была легкая щетина. На подбородке проступали седые волоски. Глядя на них, я вдруг поняла, насколько же они похожи. У Коннор были его длинные ресницы и пухлые губы.

Гарри одной рукой держал Коннор, а другой приобнял меня.

– Сейчас я абсолютно уверен, что ты нужна мне больше, чем кто-либо другой в целом мире. Разве что за исключением…

– Коннор.

Мы улыбнулись.

С тех пор так оно и было всегда. Единственным исключением для нас всегда была Коннор.

Селия и Джон возвратились со съемок, и все вернулось в прежнее русло. Селия жила со мной. Гарри жил с Джоном. Коннор была у меня, но Гарри мог проведать нас в любое время.

Но в то утро, как раз когда Гарри должен был зайти на завтрак, Селия надела халат и отправилась на кухню сварить овсянку.

Я спустилась вниз, все еще в пижаме, и нянчилась с Коннор, когда пришел Гарри.

– О, – сказал он, заметив сковородку в руках Селии; остальную посуду мыла Луиза, – а я хотел сделать яичницу с беконом.

– Уже все готово, – сказала Селия, – я сделаю овсянку для всех. Тебе тоже хватит, если хочешь.

Гарри растерянно посмотрел на меня. Я так же растерянно взглянула на него.

Селия помешала кашу, потом взяла три тарелки и поставила их на стол. Кастрюлю она отправила в раковину, чтобы ее потом помыла Луиза.

Мне вдруг пришло в голову, что мы живем по какой-то странной системе. Мы с Гарри платили зарплату Луизе, но Гарри даже не жил в этой квартире. Селия и Джон платили ипотеку за дом, в котором жил Гарри.

Гарри сел за стол и взял ложку. Мы одновременно начали есть. Когда Селия отвернулась, мы украдкой переглянулись и поморщились. И хоть я едва ли могла прочесть по губам то, что пытался сказать Гарри, я прекрасно поняла, что он имеет в виду.

Безвкусная.

Селия предложила изюм. Мы оба взяли по горстке. До конца завтрака все сидели молча, понимая, что таким образом Селия хотела установить свои права на меня. Я принадлежала только ей, а значит, только она могла готовить мне завтрак. Гарри был лишь гостем.

Коннор начала хныкать, Гарри взял ее на руки и пошел менять пеленки. Луиза спустилась вниз, чтобы забрать вещи для стирки. Когда мы остались одни, Селия сказала:

– Макс Жирар снимает «Три пополуночи» для «Парамаунт». Похоже, это будет настоящий артхаусный шедевр, и тебе бы следовало получить там роль.

Я поддерживала связь с Максом еще со времен съемок «Души общества» и никогда не забывала, что именно благодаря ему мое имя снова взлетело в топы всех чартов. Но я знала, что Селии он не нравится. Макс слишком явно демонстрировал свою заинтересованность во мне в сексуальном плане. Селия даже в шутку называла его Пепе ле Пью[26].

– Думаешь, мне нужно сняться в фильме Макса?

Селия кивнула.

– Вообще, роль предложили мне, но думаю, тебе это нужнее. Несмотря на то что я считаю Макса настоящим неандертальцем, он все-таки умеет снимать хорошие фильмы. И эта роль идеально тебе подойдет.

– Что ты имеешь в виду?

Селия встала, взяла мою пустую тарелку, поставила ее в раковину, потом вернулась и наклонилась ко мне.

– Там много секса. Им нужна настоящая секс-бомба.

Я покачала головой.

– Я теперь мама, и весь мир об этом знает.

– Именно поэтому тебе просто необходимо сыграть в этом фильме.

– Почему же?

– Потому что ты сексуальная женщина, Эвелин. Ты женственна, красива, желанна. Не позволяй никому лишить тебя этого. Не позволяй никому себя десексуализировать. Не позволяй никому диктовать тебе условия, какой должна быть твоя карьера. А чего хочешь ты? Играть теперь только мамочек? Нянечек и учительниц?

– Нет, – возразила я. – Я хочу попробовать себя везде.

– Так и пробуй себя везде. Будь дерзкой. Делай то, чего от тебя никто не ожидает.

– Люди скажут, что это просто неприлично с моей стороны.

– Эвелин, которую я люблю, плевать на то, что скажут люди.

Я закрыла глаза и молча слушала ее. Она хотела, чтобы я сделала это для себя. Мне хотелось в это верить. Она знала, что я не желаю оставаться в тени до конца своей жизни. Она знала – я хочу, чтобы обо мне говорили, хочу развивать свой талант, хочу удивлять. Но она не упомянула и, может быть, даже не поняла, что хочет для меня этой роли, потому что не хочет, чтобы я менялась.

Она хотела быть с секс-бомбой.

Меня всегда удивляет, как правильное может быть одновременно неправильным, как некоторые люди могут одновременно быть хорошими и плохими, как кто-то может любить тебя совершенно бескорыстно и самоотверженно, но в то же время поступать с тобой беспощадно и эгоистично.

Поэтому я и любила Селию. Она была очень сложным человеком, и мне постоянно приходилось ее разгадывать. И вот, она снова меня удивила.

Сначала сказала «давай рожай», а потом добавила «только не веди себя как мамочка».