Сошедший с рельсов - Джеймс Сигел

Я вернулся к кейсу и покрутил крохотные цилиндрики. Замок приветливо щелкнул.

В кейсе покоились сотни тысяч долларов.

Да, на все имеются причины, Диана права.

* * *

Мы говорили.

И говорили.

Мы проговорили до утра.

Я поведал Диане о своем плане. Сначала она даже не поверила, решила, что неправильно поняла:

– Ты серьезно, Чарлз?

– Диана, понимаешь, все считают, что я умер. Пусть так и останется.

Я рассказал ей про музыкальную студию «Ти энд ди». Про то, что в моей компании ведется расследование и можно не сомневаться: в скором времени мне предъявят обвинение.

Диана заварила кофе.

Мы обсуждали наше будущее. Гадали и так и так.

Первый вариант. Утром я иду в полицейский участок и сдаюсь. Мы нанимаем адвоката, судимся, и не исключено, что проигрываем. Ибо вывернуться после того, как присяжные заслушают магнитофонную пленку, на которой я более или менее внятно прошу Уинстона совершить убийство, будет трудновато. Так что пятнадцать лет мне обеспечено. Ну, может быть, десять, если скостят за хорошее поведение.

Но мне грозит обвинение и за растрату.

В общем – от десяти до пятнадцати. Не самый долгий на свете срок. Скажем прямо, переносимый. Согласен. Но не стоит забывать еще об одном приговоре.

О том, который вынесен Анне. Бессрочном, хотя всегда есть надежда, что в небесной канцелярии отменят исполнение казни. Что, впрочем, случается редко. А это значит, дочь может не дождаться меня из тюрьмы. Потому что не будет денег на лечение.

Я живо представил. Вот в тюрьму приходит письмо, и я читаю: «С прискорбием извещаем, что вчера скончалась ваша дочь Анна…» Вот я прошу отпустить меня на похороны, но мне отказывают. И я сквозь пластиковую перегородку смотрю в опустошенное лицо Дианы, когда она в очередной раз приходит на свидание.

Второй вариант. Будущее в другом месте. С другими именами.

Возможно такое? А почему бы и нет? Случается, целые семьи попадают под действие программы защиты свидетелей и получают новые фамилии и новые жизни.

Конечно, нас не собиралось прятать правительство. Наоборот, это я предлагал от него спрятаться. От полицейского управления Нью-Йорка. Ото всех и навсегда.

В конце концов все свелось к одному. К вопросу об Анне.

И мы остановились на втором варианте.

На рассвете я ушел из дома.

Но прежде, чем переступил порог, минут двадцать держал в объятиях Диану. А еще до этого – на цыпочках поднялся наверх и взглянул на дочь.

Она крепко спала, закрыв лицо рукой, словно пыталась отогнать дурной сон. Я мысленно с ней попрощался.

* * *

Моей целью было убраться подальше от того места, где я жил.

Я сел в шестичасовой междугородний автобус, который направлялся в Чикаго, – я решил: город не хуже любого другого.

Рядом со мной оказался худющий нервный студент-юрист, он ехал в Северо-Западный университет.

– Майк, – представился он.

– Лоренс, – ответил я. – Можешь звать меня Ларри.

Так я впервые воспользовался новым именем, произнес его вслух. Оно прозвучало дико, словно я в зеркале увидел себя с бородой. К новому имени предстояло привыкнуть.

Майк был любителем спорта и после получения диплома собирался стать спортивным агентом. Я уже открыл рот, намереваясь сказать, что могу ему помочь, ибо годами снимал спортсменов в рекламе и знаю пару-тройку агентов, но вовремя сдержался. Отныне я не имел ни малейшего отношения к рекламе. Отныне я никого не рекламировал. И это заставило задуматься, чем я в таком случае занимаюсь: вдруг спросят. И чем займусь в Чикаго.

В свое время я получил учительский диплом Куинс-колледжа, но не потому, что хотел преподавать, а потому что не представлял, кем вообще могу работать. А потом пошел в рекламу. Теперь мне предстояло решить, чем я буду зарабатывать на жизнь.

В автобусе я несколько раз засыпал. Мне приснился Уинстон. Он сидел в моем прежнем кабинете, и мы обсуждали шансы «Янки» в предстоящем сезоне. Затем Уинстон услышал, как залаяла собака, и ушел. Я проснулся. Майк как-то странно смотрел на меня, и я испугался: уж не разговаривал ли во сне? Но студент только улыбнулся и предложил мне половину сандвича с тунцом.

В Чикаго я пожал ему руку и пожелал удачи.

– Обоюдно, – ответил Майк.

И я подумал, что удача – это именно то, что мне теперь нужно.

* * *

Я нашел квартиру в доме на берегу озера.

Я взял с собой достаточно денег. Более чем достаточно для прокорма и арендной платы: в кейсе оказалось 450 тысяч долларов.

По соседству жили в основном украинцы.

Когда погода была хорошей, соседи сидели на маленьких верандах, а их дети катались на велосипедах или играли в стикбол[55]. Через месяц после того, как я переехал, соседи всем кварталом устроили вечеринку. Ко мне постучал лысый дородный украинец и спросил, буду ли я участвовать.

Я дал ему двадцать долларов, и он остался вполне доволен. И сказал, чтобы я подходил попозже.

Но я не собирался веселиться. Хотел отсидеться дома с «Чикаго сан таймс». Поток статей о взрыве в отеле «Фэрфакс» поиссяк. Теперь об этой трагедии писали один или два раза в неделю. В свежем номере печатали обновленный список жертв. И хотя я ожидал увидеть свою фамилию, не сомневался, что увижу, все равно, глядя на траурные буквы, чуть не выронил чашку с кофе. Моя фамилия переместилась из списка без вести пропавших в список погибших. Теперь я официально стал мертвым.

И еще одно имя появилось в скорбном списке. Рауль Васкес. Наконец опознали и его.

Я подошел к окну. С улицы в комнату доносились музыка и смех. И я вдруг почувствовал, насколько одинок.

Я спустился на улицу.

Местный оркестрик наигрывал украинские мелодии. Я решил так, поскольку все вокруг напевали, а человек двадцать даже отплясывали. На тротуарах стояли переносные жаровни. Женщина предложила мне что-то вроде колбасок в тесте. Я поблагодарил и откусил кусок.

И тут ко мне направился полицейский:

– Эй, послушай.

У меня все похолодело внутри. Я почувствовал сильнейшее желание бежать – бросить сандвич и припуститься наутек.

– Эй! – повторил полицейский и что-то мне протянул.