Квартира в Париже - Гийом Мюссо

– Мы проводим Рождество в Аспене, в отеле «Жером». Бывали там? – Его голос вибрировал от самодовольства. Шагнув к Гаспару, он по-европейски подал ему руку.

– В последнее время не бывал, – ответил драматург.

Слуга науки жестом пригласил его сесть на диван. Сам он простоял еще минуту, уставившись в смартфон и елозя по экрану толстым пальцем, по сравнению с которым гаджет выглядел миниатюрной игрушкой.

– Через минуту я вами займусь, вот только заполню проклятый аэропортовский формуляр.

Гаспар посвятил эту минуту разглядыванию хозяина кабинета. Когда он был ребенком, его мать якшалась с субъектами схожего пошиба – сначала в 16-м округе Парижа, потом в Белгравии и в Бикон-Хилл[86]. Двойной подбородок и профиль а-ля Людовик XVI безупречно гармонировали с брюками «принц Уэльский», с блейзером с шевронами, с носками «Гамарелли» и с мокасинами с кисточками на кончиках шнурков.

Наконец Бурбон выпустил из рук телефон и уселся напротив посетителя.

– Полагаю, вы пришли поговорить о Шоне Лоренце?

– Насколько мне известно, он побывал у вас год назад, двадцать третьего декабря две тысячи пятнадцатого года. В тот же день он скончался.

– Помню-помню! Я сам его принимал. Между нами говоря, он был знаменитым художником, верно?

Стокхаузен обвел рукой стены своего гигантского кабинета.

– Как видите, я – коллекционер, – произнес он своим фирменным педантичным тоном.

Гаспар узнал литографию «Девочка с красным шаром» Банкси – ту самую, что красовалась в тысячах гостиных и служила заставкой на мониторах миллионов компьютеров. Здесь же был неизбежный Дэмьен Хёрст – пресловутый череп в бриллиантах, а также большая скульптура Армана[87] – лопнувшая скрипка (ваял ли Арман что-либо еще, помимо гневливых скрипок?). Короче, все то, что Гаспар на дух не переносил.

– Вернемся к Лоренцу, если не возражаете.

Стокхаузен, скользкий, как угорь, не собирался уступать гостю инициативу.

– Для начала скажите, как вы прознали об этой истории? – спросил он.

Гаспар не принял его игры. Раз Стокхаузен согласился срочно его принять, значит, переживает за репутацию – свою и лаборатории.

– Предлагаю сэкономить время, мистер Стокхаузен: просто скажите четко и без проволочек, что за дело было к вам у Шона Лоренца.

– Не могу по соображениям конфиденциальности.

– Гарантирую, что так продлится недолго. Только до того момента, когда к вам в Аспен нагрянет бригада копов с наручниками. То-то будет аттракцион для постояльцев отеля «Жером»!

Уважаемый ученый муж изобразил благородное возмущение.

– За что меня арестуют?

– За сообщничество в убийстве ребенка.

Стокхаузен откашлялся.

– Вот отсюда! Я обращусь к своему адвокату.

Но Гаспар вместо того, чтобы выйти вон, попытался удобнее устроиться на жестком диване.

– Таких крайностей легко избежать, – небрежно бросил он.

– Что вы, собственно, хотите узнать?

– Я уже объяснил.

Людовик Капет упирался недолго. Промокнув пот на лбу шелковым платочком из кармашка блейзера, он покорно сдался.

– В тот день 23 декабря Шон Лоренц ввалился ко мне в кабинет в состоянии крайнего возбуждения, почти сумасшествия. Откровенно говоря, не будь он знаменитостью, я бы его не принял.

– Он принес пластиковый пакет?

Стокхаузен брезгливо поморщился.

– Пакет для мусора. А в нем старый коврик. Такие стелят в машинах.

Гаспар поощрил его кивком:

– Верно, раньше этот коврик лежал в багажнике «Доджа».

– Короче, – продолжил Стокхаузен, – Лоренцу нужно было выяснить, нет ни на этом коврике генетических следов его сына.

– Технически это возможно?

Стокхаузен пожал плечами – что за нелепый вопрос?

– А как же, раз передо мной стоял сам Лоренц! Требовалось совсем немного: взять на ватку немного его слюны. Сравнение ДНК, о котором он просил, почти не превышало сложностью тест на отцовство, разве что требовало немного больше времени.

– Думаю, Шон очень торопился.

Директор лаборатории покачал головой:

– Праздники в конце года – всегда непростое время, многие сотрудники уходят в отпуска. Но все проблемы решаются благодаря чековой книжке.

– Какой была сумма чека в конкретном случае?

– В конкретном случае это было даже лучше чека.

Стокхаузен встал и подошел к картине Банкси, за которой прятался небольшой сейф с системой распознавания отпечатков пальцев. Открыв его, хозяин достал маленький рисунок под стеклом, в темной рамке. На рисунке с подписью Шона был изображен силуэт нью-йоркских небоскребов. Гаспар представил себе эту сцену и испытал приступ тошноты: толстяк Стокхаузен выманивает произведение у убитого горем Лоренца как оплату за нехитрый генетический анализ.

Людовик XVI был далек от того, чтобы понять свою низость.

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что это – последняя работа живописца! – восторженно прокудахтал он.

Гаспар готов был разбить стекло, разорвать рисунок в клочки и пустить их по ветру, как рассеивают прах покойного. Это было бы эффектно, но не приблизило бы его к желанной цели. Поэтому он, сохраняя спокойствие, продолжил:

– Итак, Лоренц сделал этот рисунок, чтобы вы согласились ускорить анализ…

– Я гарантировал ему получение результата утром двадцать шестого декабря. Это было нелегко, но возможно.

– Он должен был зайти за результатом через три дня?

– Должен был, но не зашел, потому что за это время умер, – подытожил доктор и выдержал небольшую паузу. – Результаты пришли в обговоренное время и так и остались в недрах наших компьютеров. Судебного предписания не было, никто ничего не запросил. Наша программа автоматически выдала три напоминания, а потом я забыл об этой истории.

– О смерти Лоренца писали все газеты. Вы никак на это не прореагировали?

– Не вижу связи. Человек умер от сердечного приступа посреди улицы.

Здесь со Стокхаузеном было не поспорить.

– Каждый год, – продолжил он, – в начале осени наши сотрудники разбирают архивы. Тогда я и узнал результаты.

Гаспар уже ерзал от нетерпения.

– Что же из них следует?

– Тест на отцовство дал положительный результат.

– А конкретно?