Люди и собаки - Доминик Гийо

Еще один недостаток гипотезы об эмоциональном замещении заключается в том, что ее основные положения при желании можно применить к любым социальным связям человека, включая и те, которые он строит с другими людьми. Это весьма удобная позиция. Она все объясняет и не приводит при этом никаких существенных доказательств. На самом деле гипотеза основана на том, что причины возникновения эмоциональной связи между человеком и животным следует искать не в самой этой связи, а вне ее, в той сотканной из взаимодействий и ожиданий человеческой среде, где есть место только для других людей. Основное положение гипотезы гласит, что животное-компаньон служит человеку «заменителем» ребенка или друга, которых у него нет. Если взглянуть на это утверждение повнимательнее, можно заметить, что у него есть весьма своеобразные характеристики. Начать с того, что гипотеза может найти свое эпистемологическое подтверждение лишь вне поля, связанного с проблемой отношений между человеком и животным. Она и не предполагает изучения этих отношений, полностью сосредоточившись на тех причинах, по которым они возникли. Сами же отношения между человеком и животным здесь как бы и вовсе ни при чем — важно лишь то, что лежит в их основе.

Опасность подобного приема состоит в том, что его можно легко обернуть против исходной точки зрения, до бесконечности приводя все новые и новые аргументы. Тем, кто полагает, что собака служит для человека эмоциональным заменителем друга или ребенка, мы вправе возразить, пользуясь тем же приемом, что и друг, и ребенок вполне могут быть точно такими же «эмоциональными заменителями» каких-то других отношений и что нужны они только для того, чтобы облегчить страдания от нехватки того, что нам действительно необходимо. Отношения с другом или ребенком могут, например, заменить для человека отношения с родителями, которые он утратил с возрастом. Почему бы не пойти еще дальше и не предположить, что отношения с родителями сами по себе служат эмоциональным заменителем для удовлетворения других потребностей, нарциссических, например. В конце концов, можно задаться вопросом, вспоминая одно из высказываний Колюша[87]: «Разве люди заводят детей не потому, что не могут позволить себе собаку?» И почему бы не применить ту же формулу не только привязанности человека к животному, но и ко всем отношениям между людьми? Почему не предположить, например, что друзья служат бездетному холостяку эмоциональными заменителями или иллюзорными проекциями чувств, нужными лишь для того, чтобы облегчить его страдания от отсутствия семьи? Так ли уж редко нам приходится слышать, что некоторые пары продолжают жить вместе, только «чтобы не остаться в одиночестве»? Короче говоря, основная проблема такой системы доказательств состоит в том, что она сосредоточена не столько на создании убедительного объяснения, сколько на его замещении или переносе. Подобный перенос можно продолжать до бесконечности; один заменитель скрывает другой, тот — следующий и т. д.

Затевая эту игру в домино, — такая метафора для любой подобного рода гипотезы мне представляется вполне уместной, — я вовсе не собирался доказывать, что собака действительно выступает для человека в роли заменителя каких-то других отношений: здесь чаще всего называют дружеские и детско-родительские отношения. С другой стороны, я вовсе не претендовал ни на то, чтобы окончательно разоблачить описанную выше логику как безосновательную, ни на то, чтобы предложить сторонникам гипотезы эмоционального замещения какой-то другой, более продуктивный метод. Очевидно, что этот путь ведет в тупик или, скорее, в бесконечный туннель. Здесь важно другое. Непредвзятый взгляд на подобную систему доказательств позволяет понять одну простую истину: для того чтобы действительно разобраться в причинах той привязанности, которую человек испытывает по отношению к животному, нужно не перемещать аргументы с одного объекта на другой, а пересмотреть сами основы аргументации. Необходимо отказаться от базового предубеждения, которое служит в рамках этой логики чем-то вроде отправной точки, а именно от безоговорочного признания тех или иных потребностей человека «настоящими», «естественными» или «нормальными». Когда речь идет о животном-компаньоне, в роли таких потребностей, как правило, выступает общение с ребенком или другом.

Ограничиваясь этими двумя опциями, мы, конечно, упрощаем себе задачу, оставляя за скобками всю остальную цепочку возможных сравнений. Однако и эта позиция сталкивается с непреодолимыми трудностями. Прежде всего, легко заметить, что она основана на представлениях, a priori признанных культурной константой. Такой подход сам по себе никак нельзя назвать объективным, поскольку он строится на предубеждении, способном исказить полученные в результате выводы: потому что о степени реальности или иллюзорности социальных связей мы судим исходя из их соответствия некоему образцу, принятому за норму. С этой точки зрения, социальная жизнь человека считается нормальной, если включает в себя семью, состоящую из отца, матери и нескольких детей, а кроме того, достаточно широкий круг родственников, группу друзей, коллег по работе, с которыми выстраивается своя собственная система отношений, общественную деятельность и т. д. Собака при этом занимает место недостающих звеньев, заполняя пробелы между реальной жизнью человека и тем идеальным образом, который будет соответствовать описанной схеме. А нехватка социальных связей тем отчетливее ощутима, чем больше она касается центра данной модели: семейной группы, сконцентрированной на детях.

Можно ли рассматривать подобный тип социальной жизни как «естественный» или «нормальный» — со всеми вытекающими последствиями для прочих типов? Гуманитарные науки этого не подтверждают, подчеркивая сложность человеческой социабильности и разнообразие связанных с ней поведенческих норм. Конечно, никто не запрещает выдвигать подобные гипотезы. Но они не должны быть признаны истинными a priori: любая гипотеза требует теоретического подтверждения и доказательств, полученных эмпирическим путем. Собранные на сегодняшний день данные, относящиеся к самым разным дисциплинам и касающиеся как человека, так и животного, заставляют усомниться в обоснованности выдвинутой гипотезы.

Гипотеза об эмоциональном замещении сталкивается и еще с одним, не менее серьезным препятствием, связанным с историческими и эволюционными аспектами взаимоотношений человека и собаки. Мы достаточно подробно рассматривали эти вопросы в первых главах книги. Дело в том, что гипотеза не принимает во внимание одного немаловажного обстоятельства: того, что связь между человеком и животным, и особенно между человеком и собакой, уходит корнями в глубокую древность. Феномен присутствия рядом с нами собаки, в частности собаки-компаньона, имеет гораздо более продолжительную историю, чем это предполагает тезис об эмоциональном замещении. Наши два вида были тесно связаны между собой на протяжении всего пути своего исторического развития.

Попробуем взглянуть на достаточно распространенное представление об эмоциональной связи с животным как о сравнительно недавнем изобретении с другой стороны. Что, если все как раз наоборот и мысль о том, что животное представляет собой своего рода вещь, лишенную всякой субъектности, — это относительно новая идея, появившаяся на свет уже в современном западном обществе. То есть, по сути, сам этот феномен можно расценивать как некую историческую особенность, существовавшую далеко не всегда. Иными словами, нынешнее увлечение животными-компаньонами нужно рассматривать в качестве одной из модификаций социальных взаимоотношений, которые, принимая самые разнообразные формы, существовали испокон веков и объединяли человека с некоторыми видами животных. Итак, эмоциональная связь с животным вовсе не изобретение современного человека и не явление, возникшее внезапно, это всего лишь одно из проявлений древней как мир связи.