Разговор с матерью - Бенджамин Спок

авторитарность, разумеется. Речь идет не о наказании ребенка, а об умении научить его тому, что хорошо и справедливо. Нужно добиться того, чтобы в наказании, как в методе воспитания, просто не было необходимости…»

Наблюдая, как многие родители совершают ошибки — культивируют вседозволенность, потакают капризам, способствуют зарождению у детей безволия и безответственности, — Спок специально перерабатывает свою книгу для второго издания и особо подчеркивает руководящую роль родительского авторитета, дисциплины.

Доктор Спок становится антивоенным лидером, одним из организаторов антивоенных маршей. Официальные круги привлекают его к уголовной ответственности по обвинению в заговоре с целью побудить молодежь не служить в армии. А прогрессивные силы единодушно присваивают ему звание гуманиста… Педагогические идеи Спока сомкнулись, как и следовало ожидать, с большой политикой. Сторонники гуманизма безоговорочно одобряют его идеи. А приверженцы ужесточения ему пишут: «Я сжег твою книгу!», «Я разорвала ее на мелкие клочки…» Они вопят хором: «Это Спок повинен в том, что наша молодежь такая недисциплинированная и безответственная…»

Да, Спок вынужден под их напором оправдываться: «Разве в странах, где моей книги никто и в глаза не видел, молодежь бунтует меньше?» Но, как и тридцать лет назад, он придерживается основного своего принципа: «Существо дисциплины, ее девять десятых — это любовь, которую ребенок испытывает к родителям».

«Видите ли, предшествующее поколение считало, — говорит он, — что только благодаря трепету перед отцовским или материнским авторитетом дети могут стать достойными гражданами… Я показал, что это чушь… И объяснил это, ссылаясь на собственный опыт. В детстве я боялся отца и мать. Да и не только в детстве, но и в юности. Боясь их, я боялся всего: учителей, полицейских, собак. Я рос ханжой, моралистом и снобом: против всего этого мне пришлось потом бороться всю жизнь. Но сегодняшние дети! Сегодня в Америке ты уже не укажешь ребенку: „Сделай то-то и то-то“, — если ты хочешь, чтобы тебя послушались, ты должен доказать разумность своего требования. Вы, наверное, заметили, с какой свободой молодежь критиковала университетские власти, когда поняла, каким суровым и принудительным порядкам подчинена жизнь высших учебных заведений. Как они боролись за гражданские права, против войны во Вьетнаме! Знаете, я считаю, что война во Вьетнаме заставила молодежь крепко призадуматься. Она показала, какой раковой опухолью являются империализм, расизм, нищета, неравенство, загрязнение окружающей среды. И молодежь взбунтовалась и стала искать иные идеалы. Так вот: они, эти молодые американцы, и есть „дети“ доктора Спока. Ребята, исполненные смелости и чувствующие себя вправе задавать себе и другим любые вопросы».

Так что же следует ставить на первое место — ласку или строгость?

Одним из методов воспитания Спок назвал метод терпения, который вовсе не означает вседозволенности, а скорее родительское умение ждать. Нельзя действовать по принципу угорелой кошки. Если ребенок не откликается на поощрение, то наказание только ухудшит дело, поэтому надо подождать, избегая раздражения и отчаяния, позволить ребенку проявить свою независимость и самостоятельность и, выбрав удобный момент, возвратиться к своим требованиям. Всеобщей основой воспитания Спок, как и Сухомлинский, считает потребность в другом человеке, потребность любить. Не заставлять, а научить ребенка быть добрым — в этом главная направленность воспитательных действий родителя. Если ребенок не сумеет полюбить людей, то невозможно будет даже научить его поверхностным манерам.

Но что значит научить любить людей? Каких людей? Где тот предел истинной доброты, который смыкается с подлинной гражданственностью?

Я вижу Спока как бы в двух измерениях. Спок, у которого все правильно, мудро, величественно: богат, добр, добился в жизни самого главного — говорить вслух, без оглядки все, о чем думает, не скрывая своих убеждений. Его признала общественность мира, он еще и по-человечески счастлив: вот моя молодая жена, вот мои талантливые сыновья, мои внуки, мои увлечения, мои прекрасные яхты. И для такого Спока нет особых проблем в доброте. Здесь доброта ограничивается методическим советом, здесь ее общечеловеческий смысл зауживается до элементарной общечеловеческой нормы действия, обязательных микроначал, которые свойственны роду людскому. Действительно, если больной просит воды, ему принесет каждый — и в этом не будет доброты, не будет нравственного содержания. Ибо здесь нет выбора, нет противоречия между личным творческим «я» и моральной нормой.

Но есть еще другой Спок. Спок, выступивший против всей системы. Спок, чье политическое лицо дорого всем простым людям. Спок, защищающий детство от эксплуатации, несправедливости, лжи, лицемерия. Спок, решившийся пойти за свои убеждения на тяжкие испытания. Это Спок страдающий, Спок, избежавший волей случая суровой кары.

И для такого Спока доброта становится проблемой, непосредственно связанной с коренными вопросами жизни общества. Здесь начинаются искания. Снова замечу: где дело касалось забот детского врача, где Спок был специалистом, там он давал исчерпывающие ответы. А там, где сложная противоречивость вышла за пределы его компетенции, где необходим серьезный и глубокий философский, этико-психологический анализ, там Спок оказался несколько беспомощным. Мне хотелось бы обозначить связь между гражданскими убеждениями педагога и его методикой общения с детьми.

Он исповедует (как и Ушинский) три добродетели: любовь к детям, основанную на справедливости, труд как форму саморазвития и помощи другим и интеллект как постоянную разумную осмысленность поступка, основанную на глубине познанной культуры.

Три «методические добродетели», так сказать, на микроуровне смыкаются со своим основанием на макроустановках: любовь к народу, труд, избавляющий каждого от эксплуатации, справедливое просвещенное устройство общества. Нет, не так уж все просто с этой самой добротой. Не случайно проблема доброты в философии и педагогике на протяжении веков волнует человеческие умы.

Понятие доброты неизбежно превращается в схоластику, если отрывается от сегодняшних забот трудового человека.

* * *

Книги Бенджамина Спока облетели весь мир в сравнительно короткий срок и завладели умами и сердцами миллионов людей. Подавляющее большинство этих миллионов — женщины, воспитывающие своих детей. И поскольку опыт педагогический в своих основных позициях передается из поколения в поколение, то мы фактически имеем дело с миллиардами людей. И если еще учесть, согласившись со Споком, да и не только с ним, а со многими учеными мира, что личность, в том числе и будущего мужчины, складывается в первые три года, когда получают развитие или затормаживаются наследственные данные, можно вывести прямую зависимость между материнским воспитанием и структурой общества, его ценностями и способами их утверждения.

Две глобальные мировые идеи смыкаются во всей деятельности Спока, во всем его облике, в каждом движении, в каждом утверждении. Это идея судьбы ребенка, его счастья, его самочувствия. И вторая — это идея человечества, идея спасения жизни. Потому Спок и выделяет две свои главные должности на этой земле: «Я буду исходить из