Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

А Татьяна с минуту перебирала клавиши, будто ловила сбежавшую мелодию, и потом негромко запела под такты незнакомого Говорову вальса:

Как бы мы были бы, были бы счастливы, если бы

В это молчание снова поверить смогли,

В эти нелепые, нежные, милые песенки

И в уходящие в даль, в темноту корабли.

Если бы, если бы, если бы… Ах, это если бы,

Ах, это счастье, и нежность, и грусть, и печаль…

Здесь ли ты? Здесь ли ты? Здесь ли ты? Здесь ли ты?

Если не здесь, то как грустно, как больно, как жаль.

Как бы мы были бы, были бы счастливы, если бы

В нас, повзрослевших, узнать себя, юных, смогли,

Снова запели веселые, глупые песенки,

Снова бежали на берег встречать корабли.

Если бы, если бы, если бы… Ах, это если бы…

Но уплывает корабль и уходит в туман.

Весь ли ты, весь ли ты, весь ли ты, весь ли ты

Вчера возвратился домой из полуденных стран?..

Если бы, если бы, если бы… Ах, это если бы,

Ах, это счастье, и нежность, и грусть, и печаль…

Здесь ли ты? Здесь ли ты? Здесь ли ты? Здесь ли ты?

Если не здесь, то как грустно, как больно, как жаль…

— Новая? — спросил он, когда она замолчала.

— Новехонькая! С иголочки, то есть — с клавишечки. Только что сама придумалась.

— Слушай, а может устроить тебе авторский вечер в каком-нибудь Доме учителя? Или в концертном зале? У тебя ведь наберется песенок на концерт?

— Да нет, не думаю.

* * *

Она никогда не видела его таким рассерженным; да что там рассерженным — в безудержном гневе. Андрей побелел от злости и слова ронял сквозь сжатые зубы, так что выходило шипение потревоженного питона Каа; и девушка вполне понимала в этот миг, что чувствовали несчастные, обреченные бандерлоги. И не помогали испытанные прежде способы. Сколько Марина ни пыталась запереться в ванной, заливаясь слезами; сколько ни держалась демонстративно за виски и ни наливала трясущимися руками корвалол в хрустальный стаканчик; сколько ни падала в «полуобморочном» состоянии в кресло — Трояновский был неумолим.

Дверь в ванную комнату он просто вышиб, во что в прежней жизни, в которой еще не появилась эта стерва из коммуналки, Марина просто не поверила бы. А чтобы привести ее в себя, возлюбленный, ничтоже сумняшеся, выплеснул ей в лицо стакан холодной воды.

Внятных объяснений по поводу невесть откуда взявшихся снимков у девушки не находилось. И теперь у нее просто поджилки тряслись, а в голове носилась только одна безумная мысль: «Это все, это конец!»

— Что это за фотографии? — не унимался Андрей. — Ты мне можешь сказать? Кто их сделал? Кто тебя надоумил?

— Не кричи на меня, мне плохо, — дрожащим, жалобным голосом попросила Марина. — Мне очень плохо, у меня может начаться приступ.

— Дорогая, — на его лице появилась ледяная улыбка, — сейчас у меня начнется приступ, и тогда тебе действительно будет плохо. Немедленно отвечай! Откуда у тебя фотографии?

— Ну сама, сама сделала, — слабо отвечала девушка.

— Чем? — тут же уточнил Андрей, который никогда не упускал деталей и даже в самом сильном гневе мыслил четко и логично. — У тебя есть «Полароид»? Где он? Покажи его.

— А я… — пискнула Марина севшим от ужаса голосом. — А я его не покупала, — озаряясь удачной мыслью, — я его одолжила…

— У кого? — продолжался безжалостный допрос.

— У Наташи, — окончательно растерялась бедняга.

— Какой Наташи?! — взревел возлюбленный голосом раненого тигра. — Телефон! Быстро!

— Чей телефон?

Трояновский никогда еще не повышал на нее голос и даже при самых серьезных ссорах вел себя безупречно деликатно и корректно. А тут словно с цепи сорвался, и Марина не представляла, как себя вести. Одно она знала наверняка: правду ему нельзя рассказывать даже под пытками, иначе все для нее будет потеряно раз и навсегда.

— У этой Наташи должен быть телефон? Давай.

Вспомнив со страху, что лучшим способом защиты считается нападение, Марина сломя голову ринулась в свою первую и последнюю атаку:

— Зачем это? Нет у нее никакого телефона, не поставили еще, — и с плохо разыгранным возмущением прибавила: — Ты что, мне не веришь?! Ты будешь меня проверять?! Да это же унижение! Ты собираешься опозорить меня перед всеми знакомыми, чтобы завтра на меня все показывали пальцами и шептались, что мне не верят даже в такой мелочи?! Я что, воровка?!

— Не лучше! — рявкнул Трояновский. — Телефон!

— Не дам! — истерично выкрикнула девушка.

— И так все понятно, — неожиданно спокойно сказал Андрей. — Не то ее вообще нет в природе, твоей Наташи, не то она есть, но про фотоаппарат слыхом не слыхивала. Значит, так, дорогая, слушай меня внимательно. Я хочу знать, у кого ты брала фотоаппарат, когда и зачем. Как сделала снимки, когда вернула аппарат. Все ли это фотографии или есть что-то еще? Потому что теперь, Марина, я тебе не могу верить на слово. И неважно, ты ли сама за мной следила, или кто-то тебе это подсунул. Подумай, рассуди здраво, если сможешь, конечно. Если ты следила за мной — это противно, мерзко, но не так уж и страшно, если это ты из ревности. А вот если ты по чьему-то наущению так поступила, или, хуже того, снимки не твои, их тебе кто-то всунул и воспользовался… — Он сделал над собой форменное усилие, чтобы не высказать откровенно все, что думает о своей подруге. Отвернулся в раздражении. — Словом, дорогая, это очень плохо. И я должен знать правду.

Марина поняла, что попала в ловушку: что так, что эдак — пощады не жди. И все же одно дело — приревновавшая и чуть ли не обезумевшая от ревности возлюбленная и совсем другое — непонятный человек, ведущий наблюдение за преуспевающим бизнесменом. Пойди потом отмойся от бесконечных подозрений. И она решилась:

— Андрюша! Андрюшенька! Ну я это, конечно я, кому еще? Просто заревновала тебя к этой…

— Не ври, — брезгливо сказал Трояновский, демонстрируя все ту же блестящую логику. — Здесь мы сняты в первый день знакомства. Ты еще ничего не могла о ней знать, да я и сам не знал. Так что давай сочиняй новую версию. Когда придумаешь, позовешь.

И он вышел. Причем даже от спины его веяло ледяным холодом отчуждения.

Марина несколько минут бестолково металась по комнате, затем вытащила мобильный. Сообразила, что звонить нужно откуда угодно, только не из квартиры, и ринулась вниз по лестнице.

— Ты куда? — выглянул из дверей Трояновский.

— Видеть тебя не могу! — всхлипнула она.

Андрей за ней не последовал. Только проводил долгим взглядом. Потом набрал номер друга и произнес тоном, не терпящим возражений:

— Миха! Да, я! Давай ко мне! Миха, никакого бильярда и никаких дам… Да, понял правильно. У нас неприятности.