«Принц» и «цареубийца». История Павла Строганова и Жильбера Ромма - Александр Чудинов

Несколько тысяч парижанок, недовольных дороговизной на хлеб, отправились 5 октября 1789 года к королю в Версаль с просьбой принять меры для снижения цен. Следом на Версаль двинулась Национальная гвардия. Либеральные депутаты воспользовались благоприятным моментом и убедили монарха подписать декреты об отмене сеньориальных прав и Декларацию человека и гражданина, сказав, что народ требует именно этого

Впрочем, это далеко не единственное совпадение в оценках ситуации учителем и учеником. Так, в их письме от 25 ноября / 6 декабря Ромм описывает ее в выражениях, весьма схожих с приведенными выше высказываниями Павла: «Здесь царят порядок и мир; хлеб, столь необходимый для их поддержания в народе, обилен и хорош». Есть и другие примеры, свидетельствующие о близости взглядов Ромма и младшего Строганова. Выше уже приводилась положительная оценка Роммом деятельности маркиза де Лафайета и Байи. Подобным же образом отзывается о роли Лафайета в событиях 5–6 октября и Павел Строганов, выражая в письме отцу как собственное мнение, так и мнение наставника («я с господином Ромом думаю»).

Отметим также, что из всех существовавших тогда версий о причинах стихийного похода парижан на Версаль Павел приводит ту, которой придерживались наиболее последовательные сторонники революции, а именно – действия парижан стали ответом на «заговор» противников реформ:

Неоднократно встречающиеся совпадения в оценках событий Роммом и его подопечным дают основание говорить о значительном влиянии на Павла Строганова взглядов его наставника. И все же из этой констатации еще отнюдь не следует, что ученик смотрел на происходящее исключительно глазами учителя и полностью разделял его воззрения. С появлением нового и общего для обоих увлечения политикой прежние противоречия в их личных отношениях не только не исчезли, но даже усилились. Если еще осенью 1788 года, во время путешествия по Франш-Конте, Ромм сообщал старшему Строганову о том, что вполне удовлетворен поведением воспитанника, который проявляет все большую готовность к послушанию, то уже летом 1789 года конфликты между учителем и учеником возобновились. 19/30 августа Павел пишет в Петербург:

Ромм, со своей стороны, в письмах старому графу не раз жалуется на «моральную инертность» своего воспитанника. К сожалению, из корреспонденции не ясно, в чем именно проявлялись разногласия между Роммом и младшим Строгановым. Может, просто сказалась разница в темпераментах? Во всяком случае, она весьма заметна в отношении каждого из них к происходившим вокруг событиям. Задумчивый, чувствительный и глубоко религиозный юноша далеко не в полной мере разделял тот революционный энтузиазм, которым все больше проникался Ромм. Наставник Павла ощущал себя полноправным участником революции. Начав с того, что добровольно взял на себя миссию информировать земляков о работе Национального собрания, Ромм к концу 1789 года был уже одним из наиболее активных вдохновителей «левых» своего родного города. В письмах Дюбрёлю, которые в Риоме зачитывались вслух перед многочисленной аудиторией, Ромм оправдывал совершаемые в стране акты революционного насилия. По горячим следам событий 5–6 октября он, например, писал: «Доводы одного лишь разума способны повлиять только на слабых и добрых, надо, чтобы разуму предшествовал террор, способный переубедить всех». И даже в письмах А.С. Строганову, где Ромм, разумеется, умалчивал о своем личном участии в политике, он не скрывал сочувствия к происходившим переменам. Так, когда отец Павла попросил его выкупить заложенные некогда графиней Строгановой в лотерее фамильные ценности, Ромм, обсуждая возможность данной операции, мимоходом давал понять, что считает намерения сторонников преобразований благом, даже если они грозят обернуться старому графу во вред:

В письме тому же адресату от 14/25 января 1790 года Ромм на конкретных примерах показывал, сколь благотворно, по его мнению, влияет революция на общественную мораль: