Пардес - Дэвид Хоупен

руку с Софией Винтер в безупречном наряде. Я обнимал ее, упивался искристой ванилью, чувствовал мягкие изгибы ее тела, кружащегося в рассеянном свете.

* * *

Мы босиком шагали к пляжу за отелем. Она отдала мне свои черные туфли на каблуках.

– Сюда. – София выбрала пустующий шезлонг у самого прибоя. Легкие волны лизали наши ноги. Приближался прилив.

Мы молча растянулись в шезлонге лицом к океану, она положила голову мне на грудь. На рубашке моей расплывались влажные пятна. Я смотрел на ее макушку, потрясенный ее слезами и степенью нашей близости.

– Что с тобой?

– Ты когда-нибудь совершал ужасные ошибки?

Она была так близко, так прижималась ко мне, что у меня заболело в груди. Годы моего одиночества явились мне в образе длинного коридора, дверь за дверью, анфилады пустых комнат привели меня к этой ночи.

– Я в жизни не совершил ничего хоть сколько-нибудь важного.

– Ари, – хрипло, прерывисто проговорила она, – что со мной не так?

– Что с тобой не так? Все так, честное слово. Да ладно тебе, София, ты талантливая, проницательная, ты такая потрясающая, что сердце замирает. Ты меня пугаешь, ты сама страсть, если честно, ты для меня просто… не знаю, как с другой планеты, я никогда не встречал никого похожего на тебя. И да, признаюсь: еще ты красивая. – Я заставил себя на миг посмотреть на океан. Стоило мне произнести эти слова, как они перевернули то, что развивалось между нами. Она показала мне свою слабость, я в ответ показал свою. – По сравнению с тобой все пустое.

– Красота ничего не значит. – Она привстала, пьяно наклонилась вперед. – Моя красота ничего не значит. – Она была так близко, что я чувствовал ее дыхание. Она поцеловала меня нежно, спокойно и вновь легла ко мне на грудь. Я сидел как в ступоре, боясь пошевелиться, и гладил ее по волосам.

* * *

ECCE DEUS FORTIOR ME, qui veniens dominabitur mihi. Так сказал себе Данте, совсем юный, когда впервые увидал Беатриче. Вот пришел бог сильнее меня, дабы повелевать мною[199]. Heu miser, quia frequenter impeditus ero deinceps – о, я несчастный, ибо отныне часто буду встречать препятствия![200]

Я решил никому ничего не рассказывать, даже Ноаху. Хранить эту тайну было все равно что прятать украденное произведение искусства. Мне принадлежала красота, видеть которую мог только я; великолепие этого потаенного образа осветило темнейшие уголки моей жизни, но показать его я не мог никому. Я поцеловал самую замечательную личность, какую мне доводилось встречать, и никто об этом не знал. Я все время со страхом ждал, когда же София, от унижения бледная как смерть, объявит, что случившееся было колоссальной пьяной ошибкой.

В понедельник я пришел на биологию пораньше и увидел, что она уже сидит за партой.

Я не общался с ней все выходные, а позвонить или написать самому у меня не хватило духа. Я застыл, исследуя руками глубину собственных карманов, наконец набрался смелости и сказал:

– Привет.

– Ари! – весело прощебетала она. – Я хочу извиниться.

Оглушительный шум ликования в ушах.

– Извиниться?

– Я понимаю, что вела себя как дура. – Она зарделась, искривила губы в улыбке. – Честное слово, я не всегда такая, не знаю, унылая. Просто слишком много выпила, вот и все.

Отчаянное, физическое желание. Я еле удержался, чтобы не отшвырнуть учебники и не заключить Софию в объятия.

– По-моему, ты и захочешь, не сможешь вести себя как дура.

– Правда? А как тогда назвать эти слезы?

Я улыбнулся.

– Естественным следствием того, что ты очутилась со мной на пляже.

– Ты очень добрый. И слишком самокритичный. Я лишь хочу сказать, то, что было между нами, – самый светлый момент вечеринки.

Сколько еще раз в жизни, подумал я, мне суждено испытать такое абсолютное счастье?

– Правда?

– Ари, – она робко улыбнулась, – я серьезно.

– То есть если бы я, скажем, надумал позвать тебя на свидание, – произнес я, чувствуя мощный прилив адреналина, – чисто теоретически ты могла бы согласиться?

Ровно в этот момент в класс влетела доктор Флауэрс, плюхнула сумку на стол, и на ламинированный пол случайно выпала пачка “Мальборо”.

– Заканчивайте разговоры, потому что сегодня мы исследуем замечательный мир генной терапии.

Я замолчал, сел за свою парту, открыл тетрадь. Мы с Софией переглянулись, сдерживая смех. Впервые за весь год я наслаждался каждой минутой биологии, хрипами доктора Флауэрс и прочим.

* * *

Субботним вечером на той неделе мы ходили в кино на какой-то крупнобюджетный триллер про супергероев. У меня ушел целый час, чтобы побриться, решить, какая рубашка лучше подходит к моим новым обтягивающим джинсам, побрызгаться одеколоном – ровно столько, сколько нужно – и попытаться укротить волосы. (Ноах, которому Ребекка явно рассказала о моих планах на вечер, занес мне новое средство и, подмигивая, подробно объяснил, как уложить волосы назад – но так, чтобы они при этом выглядели искусно растрепанными. Белокурые волнистые пряди до плеч, выяснил я, подчиняются силе тяжести куда охотнее моей спутанной копны.)

Проходящая мимо моей комнаты мать замедлила шаг и спросила с гордой шутливой улыбкой:

– И кто эта счастливица?

– При чем тут это? – Я уставился на себя в зеркало, стараясь не встречаться с ней взглядом, и побрызгался “Кридом”. Я был столь неотразимо презентабелен, что не сразу узнал себя.

Мать не двинулась с места.

– Ой, да ладно. Я никогда не видела, чтобы ты собирался так… тщательно. Единственный логичный вывод – есть некая девушка.

– Я просто иду гулять. – Я поменял рубашку – надел голубую оксфордскую, которая Оливеру надоела, и он пожертвовал ее в то, что добродушно назвал “резервным фондом для модных нужд Ари Идена, да хранит Хашем его душу”.

– Окей, поняла. Ладно, хорошо тебе погулять. Это останется между нами.

После фильма – два часа взглядов украдкой на Софию, она опять была с распущенными волосами и время от времени тоже посматривала на меня – мы пошли в пиццерию.

– Ну что, – София откусила кусок пиццы с грибами, и тонкие нити сыра прилипли к ее подбородку, – похоже, я победила.

Я протянул ей салфетку. София шлепнула меня по руке.

– Победила в чем?

– Разве это не первое твое свидание?

Я отпил кока-колы.

– Незачем мне об этом напоминать.

– Я не смеюсь, просто спрашиваю.

– Окей, признаюсь, – сказал я и потянулся к картошке, – я ожидал, что будет труднее.

– Как приятно. Я прекрасная учительница, да? Может, ты даже признаешь, что я так же талантлива, как другая твоя учительница?

Я закашлялся: кока-кола попала не в то горло.

– Ты о Кайле? Между нами ничего нет. Она подтягивает