Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

дня того же 28 октября (10 ноября) началось заседание Малой Рады. Здесь, на Владимирской, решили ликвидировать свежесозданный краевой Комитет по охране революции. Его председатель Николай Порш рассказал о том, как комитет пытались арестовать; Иосиф Маевский (украинский эсер) удивился, почему комитет решил самораспуститься в то время, когда большевики, видимо, берут верх и революция под угрозой; Порш возразил, что «комітет не міг робити инакше, ніж він робив». В результате все-таки было решено распустить комитет и сосредоточить руководство охраной революции на Украине в руках Генерального секретариата.

Характерная деталь: на этом же заседании член Центральной Рады Айзик Тёмкин сделал сообщение о том, что по телеграфу «одержано з Петербургу [sic] відомости, що там большевицьке повстання остаточно приборкано; військо, яке було в Петербурзі, піддалось війскові Керенського, привідці большевиків зникли. На цю звістку почулись ріденькі оплескі»{579}. На основании таких «сведений» иногда в то время принимались решения.

В 5 часов вечера к штабу округа были стянуты юнкера с пулеметами, грузовиками с оружием и боеприпасами. Около 6 часов правительственные войска окружили дворец с четырех сторон, нацелив на него орудия и пулеметы. У дворца войска задержали грузовик с оружием. Ко дворцу прибыла депутация, в составе которой был Дрелинг, и вступила в переговоры с засевшими во дворце Пятаковым и его коллегами. Пятаков потребовал гарантий того, что большевиков не арестуют не только во дворце, но и на улице возле дворца, когда они его покинут{580}. На этом было и договорились: большевикам надлежало сдать оружие под гарантию личной неприкосновенности. Пятаков считал это разумным компромиссом: защитить дворец все равно было невозможно, а после свободного выхода из него можно было перебазироваться, к примеру, в Арсенал.

Израиль Кулик, бывший с Пятаковым во дворце, вспоминал:

Помню, как тяжело было расставаться с винтовками, на которые возлагалось столько надежд, как больно было признаваться самим себе в первой неудаче…

– Да, неудачную базу вы избрали, – говорил мне покойный [Михаил] Ткаченко, присутствовавший при этом, как представитель Центр[альной] Рады: – вам бы обосноваться на Печерске, еще Петром Великим избранном, как место «командующих высот».

Поздние советы – думалось…

Но получилось не так, как договаривались. Зайдя во дворец, чтобы отобрать оружие, юнкера несколько переусердствовали. Вслед за ними ворвалась огромная (пьяная, как утверждал Кулик) толпа; Пятакова захватили силой и, заперев в какой-то комнате, стали голосовать: повесить его или убить другим способом. Ситуация, мягко говоря, выходила из-под контроля. Разрядить обстановку удалось прибывшим во дворец Кириенко и доктору Николаю Григорьеву, помощнику комиссара Юго-Западного фронта. Последний сказал большевикам: из дворца, дескать, мы вас выпустим, как обещали, но затем арестуем на квартирах, ибо таков приказ Керенского [!! – С. М.]. Кроме того, за воротами вас «ждет» толпа, так что самосуда вам не избежать. Григорьев предложил большевикам добровольно объявить себя арестованными (!), с тем, чтобы их под надежной охраной доставили в штаб округа{581}. Выхода у последних, опять-таки, не было. Всего было арестовано 14 большевиков:

1) Георгий Пятаков

2) Леонид Пятаков

3) Михаил Зарницын

4) Яков Гамарник

5) Израиль Кулик

6) Моисей Качуринер

7) Лаврентий Картвелишвили

8) Двося Иткинд

9) Исаак Крейсберг

10) Василий Введенский

11) Вера Бухарцева

12) Рувим Ицковский

13) Людвиг Бернгейм

14) Николай Лебедев,

а также двое членов профсоюза из числа красногвардейцев:

15) Дувид Косяков

16) Шмуль Бендерский.

Всех их на рассвете 29 октября (11 ноября) на двух автомобилях доставили в штаб, где допросили и составили протокол. (Кроме всего прочего, в протокол, как положено, записали домашние адреса всех арестованных. Адреса эти были отнюдь не рабоче-крестьянскими. Из четырнадцати большевиков четверо жили на Кузнечной, двое – на Никольско-Ботанической, остальные – на Мариинско-Благовещенской, Жилянской, Бибиковском бульваре, Думской площади, Институтской, Тургеневской, Златоустовской, и лишь один – Николай Лебедев – в Святошине{582}.)

Осмотрев дворец, обнаружили: 68 ящиков с трехлинейными винтовками, 217 таких же винтовок, значительное количество патронов, три пулемета и несколько ящиков с пулеметными лентами{583}. Были также обнаружены листовки на русском и украинском языках с призывами поддержать петроградское восстание против Временного правительства. Часть бумаг большевики успели уничтожить. Особенно же возмутило осматривавших дворец то, что в одной из комнат был найден целый мешок с кандалами{584}…

В то же время патрули на улицах начали задерживать людей, похожих по виду на большевиков. Владимир Затонский воспользовался своим, как он выразился, «буржуйским» видом и вышел из дворца на разведку. Вернувшись, доложил товарищам, что дело плохо, и вышел еще раз.

На Левашовской[29] пустынно.

Прошел несколько шагов за угол. Меня обгоняет какой-то офицер (он не подозревает[,] кто я), обгоняя, бросает: «Советую вам немедленно с этой улицы уйти».

Бросаюсь за ним: – В чем дело, почему?

– Говорю вам, лучше уйдите.

Поворачиваю на Институтскую, тут меня останавливает патруль; оказывается, они видели, как я раньше еще выходил из дворца.

Затонского арестовали и «по цепочке», передавая от поста к посту, препроводили в штаб (благо до Банковой было совсем недалеко). Здесь он услышал разговоры о том, что юнкеров «сейчас поведут на дворец, против засевших там большевиков»… Это удвоило его желание вырваться, чтобы предупредить своих. Затонский поймал «за пуговицу» некоего полковника и ткнул ему под нос паспорт, где было написано «штатный преподаватель Политехникума, надворный советник» – предусмотрительно закрыв пальцами фамилию. (Его речь в Раде уже была напечатана в газетах; узнай чины штаба, кто именно перед ним – шансов не было бы.) Это подействовало. Полковник, который куда-то спешил, извинился (!) перед большевиком, «ссылаясь на естественную нервозность патрулей, которым чудится везде контр-революция и шпионы», и Затонского отпустили. Забежав в гостиницу на Крещатике, он позвонил по телефону во дворец и предупредил своих товарищей о готовящейся атаке. Когда он через несколько минут позвонил еще раз, станция ответила, что связь с дворцом прервана{585}.

Пока во дворце окружали большевиков, несколькими кварталами ниже, на Думской площади, начались беспорядки. Около 10½ часов вечера на площади собралась толпа, «среди которой нашлись неизвестные лица, которые призывали других к насилиям над юнкерами, охранявшими здание Городской Думы. После неоднократных предупреждений юнкера произвели несколько залпов в воздух, а когда толпа начала усиленно надвигаться на юнкеров, последние произвели несколько выстрелов в толпу». В ответ раздались выстрелы из толпы и из прилегающих улиц… В перестрелке был убит 12-летний мальчик, ранены 17-летний юноша, двое солдат и швейцар театра «Модерн». Юнкера вызвали на помощь отряд казаков. Когда передняя цепь казаков продвинулась сквозь толпу к зданию, в эту цепь врезался вагон трамвая, разделив ее надвое. В это же