Миниатюрист - Джесси Бёртон

– Мы идем в «Расфуйс»[11].

Йохан хочет опереться на дверную ручку, но промахивается и спотыкается, наступив на край долгополого кафтана. Корнелия оседает на пол. Под свирепым взглядом Йохана караульные отводят глаза.

– Никогда не был в «Расфуйсе», – говорит он молодой жене, словно о веселой прогулке. А у Неллы сердце разрывается.

– Я прослежу, чтобы с вами хорошо обращались, – говорит Аалберс.

Йохан смеется.

– Вы скоро вернетесь к жене, – обещает ему главный караульный. – И все забудется.

Стоя на крыльце, Нелла провожает взглядом мужа, затерявшегося среди шлемов и нагрудников, а всю группу уже поджидает баржа. С набережной Аалберс отвешивает ей быстрый и несколько смущенный поклон. Нелла стоит на холодных ступеньках, вся дрожа в этот морозный февральский вечер. Она замечает силуэты в окнах соседей, которые, поймав ее взгляд, поспешно отступают. Никто из наблюдателей не приходит на помощь.

Две пары рук грубо вталкивают Йохана в кабину. На Неллу повеяло солью и всякими отходами, даже затошнило.

– Ради Христа… – взмолился арестованный.

– Вы там поосторожнее, – обращается Аалберс к своим подопечным. – Помните, кто он.

Но сам Йохан, похоже, уже забыл. Вид у него совершенно потерянный, и Нелле приходится глубоко дышать носом, чтобы сдержать наворачивающиеся слезы. Нельзя плакать на виду у патруля. Надо сохранять достоинство.

– Йохан! – выкрикивает она ему вслед, и эхо мечется между домами.

Он успевает обернуться, возвышаясь над бронированной охраной.

– Скажи Марин! – кричит он. – Она поможет.

Нелла провожает взглядом баржу, которая, добравшись до середины Херенграхт, сворачивает налево под мостом в сторону «Расфуйса». И канал снова пустеет.

Нелла медленно возвращается в холл.

– Они его убьют, – говорит Корнелия, все еще сидящая на полу.

Нелла присаживается рядом.

– Замолчи и никогда не произноси таких слов. – Она встает. – Мы должны отправиться в «Расфуйс».

– Вы не можете, – раздается голос сверху.

На верхней площадке, завернувшись в шаль, стоит Марин. Ее искаженный силуэт с выпирающим животом лежит тенью на стене.

– Я могу, – возражает ей Нелла. – Мы должны знать, что они собираются с ним делать.

– Публичные разборки? – Марин качает головой. – Это значит привлечь к нам всеобщее внимание. – Она закрывает глаза и потирает виски, а Нелла чувствует, как в ней поднимается волна холодной ярости.

– Если они узнают про него всю правду, его убьют. – Нелла поднимается по лестнице навстречу Марин. Она хочет ее ударить, выместить на ней всю свою ярость и страх, встряхнуть ее хорошенько и сбросить с лестницы. Она охвачена этим благородным, пусть и опасным порывом и больше ни о чем не думает. По ее щекам катятся горячие слезы.

– Марин, где ваше сердце? Вы думаете только о себе! – бросает она в лицо золовке.

У подножия лестницы стоит Корнелия, бледная, зареванная, кусающая покрасневшие губы.

– Я бы никогда так не поступила со своим братом, – говорит Нелла. – Никогда…

– Да ладно! Можно подумать! – огрызается Марин. – Первый раз в жизни я думаю о себе.

Она вдруг делает несколько шагов вниз, держась рукой за стену. Она прекрасна в своем гневе. Он, словно струя яда, разрезает стылый воздух. У Неллы пробегают мурашки по коже. Находиться в центре ее внимания – это и возбуждает, и пугает одновременно.

– Не трогайте меня, – предостерегающе говорит Нелла.

– Что ты обо мне знаешь? Ровным счетом ничего.

Господь размножил вас, и вот вы ныне многочисленны, как звезды небесные…

Как же мне одному носить тягости ваши, бремена ваши и распри ваши?

Второзаконие 1:10–12

– Куда ты собралась? – спрашивает Марин два дня спустя. Нелла, уже в пальто и капоре, надевает ботинки.

– На свидание с мужем.

– Тебе не стоит ходить в «Расфуйс».

– Вы меня не пустите?

Корнелия, стоя посреди холла, опасливо поглядывает в темные углы, словно ожидая, что оттуда вот-вот повыскакивают какие-нибудь гоблины, а то и сам Люцифер. Нелла поднимает воротник пальто. Она старается ступать твердо, но пол уходит у нее из-под ног, и ей кажется, что она проваливается в трясину и болота, на которых когда-то строился город.

Неожиданно раздается стук в дверь.

– Не открывай, – приказывает Марин. Нелла выглядывает в окно. На крыльце стоит мужчина, а рядом с ним здоровенная клеть. – Это для меня, – говорит Марин с округлившимися глазами и, поколебавшись, обращается к Корнелии: – Мы уйдем наверх, и тогда ты откроешь.

Она тяжело взбирается по лестнице, и Нелла неохотно следует за ней. Стоя бок о бок на верхней площадке, они наблюдают за тем, как Корнелия впускает посыльного, расплачивается и закрывает за ним дверь. Нелла сбегает вниз и устремляется к деревянной клети, пахнущей опилками. Она пытается приподнять крышку и заглянуть внутрь.

– Это мне, – опережает ее Марин, доковыляв до подножия лестницы. – Я сама!

Она сдвигает крышку, боковины падают на пол, и Дхана принимается с лаем скакать вокруг. Три пары глаз вперились в детскую колыбель-качалку, сделанную из дуба и инкрустированную розочками, маргаритками, жимолостью и васильками. А еще у нее есть верх с бархатной подкладкой и кружевами. Красота невозможная, вот только Нелле она кое-что напоминает.

– Ах, – с восторгом выдыхает Марин. – Именно то, что я и хотела.

– Это же точная копия! – восклицает Нелла. Она ощущает себя обворованной, преданной.

– Ты о чем?

– Вы подглядывали, я видела. В моем кукольном доме стоит точно такая же…

– У меня есть собственное воображение и без твоих цацек, – Марин, отвернувшись, поглаживает пальцами белые кружавчики.

Возмущенная, выведенная из терпения, Нелла устремляется к выходу. Обернувшись напоследок, она видит, как Марин раскачивает отнюдь не игрушечную колыбель, от удовольствия что-то мурлыча себе под нос.

* * *

Нелла долго идет за охранником по тюремному коридору, потом сворачивают за угол. Она слышит, как заключенные трут серный колчедан в порошок, используемый в красителях для хлопка, льна и шелка. Сухой звук трения сопровождается покашливанием и бесплодными жалобами. Тюрьма оказалась больше, чем она думала, и продолжает расширяться за пределы разумения. В голове не укладывается – камера за камерой, кирпичный выступ за кирпичным выступом. По мере удаления от терок выкрики, и стоны, и сотрясание металлических решеток нарастают. Там находятся умалишенные, на которых родня махнула рукой, а содержатся они на скромные пожертвования. Корнелия ее предупредила, чтобы она не поддавалась на их призывы. А они, как нарочно, еще сильнее входят в раж, словно слыша ее приближение. Она поднимает голову выше, чтобы они не учуяли ее растущий страх, и пытается как-то отвлечься от этой какофонии.