Трагедия Белого Юга. 1920 год - Николай Карпов

Мы въехали на темную набережную. Здесь генерал спешился и, пропустив эскадроны, приказал остановиться.

— «Слезай! — скомандовал он внятным голосом, видимо делая над собою усилие, чтобы казаться спокойным. — «Все, — снимайте седла и уздечки и в порядке эскадронов — на погрузку... С Богом!»

В том месте набережной, где остановился генерал, я заметил темные очертания небольшого парохода, причаленного к берегу. Все огни на нем были погашены, но оказалось, что на нем уже была погружена какая-то часть. Люди спешились и стали поспешно расседлывать лошадей.

Тут я вдруг с особой силой почувствовал всю необычайность минуты. Несколько сот кавалеристов, соблюдая полный порядок и кажущееся спокойствие, готовились бросить на произвол судьбы своих коней, которые в течение долгого времени составляли для них главный предмет заботы, о которых они на походе привыкли думать больше, чем о самих себе. Дэзи, насторожив уши, с недоумением, казалось, смотрела на меня своим круглым глазом, когда я снимал с нее уздечку. Сколько раз, разнуздав ее, я ставил ее в теплую, конюшню и задавал ей корм, а теперь не готовился ли я предать ее, моего верного друга? ...Стараясь подавить в себе неприятное чувство, похожее на стыд, я тихо похлопал ее по гладкой спине, провел по обнаженной морде и с седлом в руках направился к пароходу. Но не прошел я и нескольких шагов среди брошенных коней, как услыхал за собою знакомое ржание и почувствовал на шее влажное дыхание, это Дэзи следовала за мной! Не оборачиваясь, я ускорил шаг, сделал два-три поворота и очутился у парохода. Генерал с группой офицеров стоял неподалеку и с берега наблюдал за погрузкой. В первую очередь погрузился штаб с офицерским эскадроном, сформированным в Крымской. Затем стройными рядами, в полном вооружении — с винтовкой за плечом и держа в одной руке седло, а другой — пику — медленно стали выходить на погрузку уланы и гусары. Первыми вышли на погрузку чугуевцы, а за ними клястицкие гусары; в последнюю очередь должны были сгрузиться мариупольцы.

Небольшое судно быстро заполнялось людьми и под их грузом видимо все более и более оседало. На командном мостике, погруженном во мрак, виднелась фигура судового капитана, а у входа на пароход появилось два матроса. Все это я видел как бы во сне. Находясь при начальнике дивизии, я, по правде сказать, не особенно волновался и терпеливо дожидался очереди, хотя и чувствовал, что мы погрузимся в самую последнюю минуту. Однако именно в этой покорности судьбе было что-то тревожное. Помимо воли, каждая минута, каждая секунда, получала особое значение. И хотя не было ничего привлекательного в погрузке, хотя в полную неизвестность пускались мы и отплытием в темную ночь на перегруженном пароходе сами подчеркивали значение завершившейся катастрофы, но в этой ожидаемой секунде заключалось все...

Погрузка только что наладилась, как вдруг люди остановились. В это мгновенье судно как-то зловеще накренилось, послышался стук снимаемого мостика, и между пароходом и набережной внезапно образовалось зияющее пространство.

— «Что такое? — проговорил генерал: — «Подойдите ближе».

Последовало молчание. Затем матрос, стоявший у борта, тихо отвечал: «Приказано отходить, — больше местов нету...»

Что за безобразие! заволновался генерал: — «Капитан, доложите на рейде, что на берегу осталось три полка арьергардной части».

Но пароход продолжал отчаливать, и темная масса его уже тихо колыхалась в некотором отдалении от берега.

Наконец, через минуту, с командного мостика раздался голос капитана, говорящего в рупор: «Я к берегу подойти не могу, — судно не выдерживает груза... Вам с рейда вышлют судно, оно вас возьмет...»

Заметив, как вдруг побледнел генерал, я понял, что совершается трагедия. Произошло то, что я накануне смутно предчувствовал: не рассчитали мест, — прислали судно, не могущее вместить в себя всей арьергардной части... Теперь уже сомнения быть не могло, — пароход ушел. Он скрылся во тьме, на месте его были глубокие черные воды, а над крышами прибрежных домов продолжало светить зарево дальнего повара... Нам ничего другого не оставалось, как терпеливо дожидаться прибытия обещанного катера. Люди, не выражая особенного волнения, разместились у каменных парапетов набережной, сложили на них свои доспехи. Через некоторое время с рейда прибыль офицер и доложил, что нам вышлют пароход.

Долго мы простояли так, — не знаю. Помню только, как генерал обратился к стоящему рядом адъютанту: «Распорядитесь заставу выставить, по крайней мере, по направлению к городу. Хотя бы один пулемет поставить надо, — ведь за нами больше никого не осталось...» — Темная ночь, поглотившая город с его дальними предместьями, таила в себе молчаливую загадку. Вдали, в горящих складах потрескивали рвущиеся патроны, но ведь и там, около складов, не оставалось больше ни одной живой души... Рядом с собой я вдруг услышал всплеск, как будто бы в воду упало грузное тело. Обернувшись, я увидел, что это одна из лошадей бросилась в воду с откоса набережной. Описав два-три круга у берега и быстро плывя и фыркая, она вдруг устремилась в открытое море. Неужели же и ей, брошенной лошади, передалось отчаяние людей, и по какому-то наитию, покинув негостеприимный берег, направилась она в неведомую даль? На берегу остальные лошади разбрелись по широкой набережной в тщетных поисках корма на мостовой и у глухих заборов.

Наконец, сквозь овладевшую было мною дремоту, я услышал другой всплеск, — на этот раз со стороны моря. Слышался ровный стук машины, — это подходил английский катер, высланный нам по распоряжению генерала Барбовича. Было уже около двух часов ночи. Началась опять томительная и долгая погрузка. Капитан английского катера обещался сделать сколько надо будет рейсов, и в первую очередь шел Чугуевский полк. Во второй рейс были погружены конно-артиллеристы и клястицкие гусары; на берегу еще оставалась большая часть мариупольцев, когда перед самым отбытием катера выяснилось, что, по распоряжению английского командования, катер больше не вернется... Одновременно прошел слух, что у Цементного завода стоит русский транспорт с пехотой, но что и он тоже перегружен и готовится уйти в море. Нам нельзя было терять времени и оставалось только проверить слух. Я услышал, как генерал прокричал: «мариупольцы, за мной!» И тогда мы, пробираясь отдельными группками среди брошенных коней, побежали в указанном нам направлении. Пожилой полковник Белевцов, которому больные ноги не позволяли бежать, взгромоздился без седла на взнузданного лошака и тихой рысцой последовал за нами. Остальные бежали, обгоняя друг друга. Тяжелое седло с притороченными к нему вещами, пика и винтовка сильно мешали моему бегу; но надежда на спасение была еще не потеряна, и я продолжал тащить всю свою поклажу.

Миновав предместье и пробежав еще никоторое расстояние, мы, наконец, добрались до Цементного завода. На пустынной набережной в огромном количестве валялись в беспорядке всевозможные пожитки, брошенные здесь должно быть за предыдущие дни. Рядом с седлами, пиками, патронташами и даже винтовками лежали распоротые мешки и тюки, из которых на каменные плиты высыпались всевозможные товары. Мы натыкались здесь на груды толстой подметочной кожи; лежали распоротые мешки и тюки, из которых на каменные плиты высыпались всевозможные товары, пакеты чая, куски шоколада... Под ногами хрустели кучи сахара, крупы и всякой всячины... Изредка среди этих разбросанных вещей и тюков встречался небольшой кованый сундучок, плетенка с чьими-то пожитками, даже кожаный чемодан, в одном из которых, полураскрытом, я мимоходом заметил тусклый блеск столового серебра... Но о том, откуда и как попали сюда эти вещи, нам некогда было задумываться...