Сводные влюбленные - Лана Кохана

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍После русских горок (на пару минут оглох от воплей Этти — нелегко Бадди живется), колеса обозрения (чуть не навернулись, когда сестрица решила поймать светлячка) и трех порций мороженного (как бы мама потом не сокрушалась, что нельзя есть его в таких количествах, когда у вас хронический тонзиллит), на меня перестали дуться, и мы остановились у вагончика со сладкой ватой.

— Одну, пожалуйста. — Я протянул купюру продавцу, вновь дивуясь, как в одну маленькую Этти влезает столько сладкого.

Солнце уже начало садиться, но мы продолжали бесцельно бродить по парку. Первое время Этти кусала свое розовое лакомство, а затем начала отщипывать кусочки руками. Словом, съев лишь половину, она сама уже была вся липкая и надумала сделать таким же меня.

Я отбивался как мог, но проиграл. Это был тот исключительный случай, когда утешительный приз в сотню раз лучше победного кубка: Этти посмеялась над моими возмущениями и забрала прилипший к моей щеке кусок ваты. Своим ртом!

— Выглядишь так, словно тебе снова пятнадцать и родители поймали тебя с поличным за мониторингом сайтов для взрослых, — поддразнила Этти, облизывая клейкие губы. — Все нормально?

Я прокашлялся:

— Да, более чем.

И это «более чем» выпирало, поэтому я намерен был направиться в темнейший участок парка. Наши с Этти планы расходились: она преградила мне путь, протягивая еще один кусочек сладкой ваты. На этот раз сестрица держала его возле моего лица, но не старалась запихнуть в рот.

— Хоть попробуй, — уговаривала она.

— Я даже твоих пальцев не вижу, — отмазывался я. — Укушу ведь.

— А ты обхвати губами или пройдись языком.

— Это негигиенично, — замотал головой, когда внутри все содрогнулось.

— Да брось, — строила глазки девушка, — всего разок. Ты ведь хочешь.

— Не особо люблю сладкое.

— А меня?

Никогда прежде не колебался перед ответом на этот вопрос. Сложно сказать, что сбивало с толку в большей мере: то, что сам я весь вечер решался признаться в истинных чувствах, или то, какой подтекст нашел в ее махинациях со сладкой ватой. Однако играющая на всю площадь песня «Tell Her You Love Her» [59] группы Echosmith призывала к действиям.

Этти придвинулась ближе ко мне. Так, что ее грудь касалась моего живота. Вырез на платье, которое она продемонстрировала еще перед отъездом, сняв черный балахон, был настолько глубок, что в него можно было собрать мои слюни. И текли бы они вовсе не от желания поскорее вкусить сладкой ваты.

— Конечно, я хочу… вернее, люблю! Люблю тебя.

— Тогда не медли, возьми.

— Кого? — в очередной раз оговорился по Фрейду я.

— Вату, — улыбнулась Этти, и положила ее на свои губы.

Я чувствовал себя полным кретином. Она хочет, чтобы я ее поцеловал? Или дело действительно в вате, а я веду себя как озабоченный подросток? Почему нельзя говорить обо всем прямо?

Помедлив, наверное, целую вечность, я забрал предложенный мне кусок ваты рукой и, быстро проглотив, сказал:

— Действительно вкусно.

Сестрица открыла глаза и свела брови у переносицы.

— И это все?

— Да, спасибо, остальное доешь сама, — проявил учтивость я.

Этти скрестила руки на груди. Теперь уж точно, где ее не коснись — прилипнешь, как к скотчу.

— Я знаю, что ты не встречался с Памелой и вообще любишь другую, — выдала она, словно зачитывала обвинение в суде. — Ту, с которой якобы не можешь быть вместе и которая тебе как сестра. Кто она?

Мне потребовалось время, чтобы переварить услышанное и сопоставить винные кудри девушки, стоявшей рядом с сестренкой на церемонии, с волосами барменши из клуба, которой я так опрометчиво выложил всю подноготную.

— Вишенка, — сокрушенно подытожил ход мыслей.

— Что?

— Девушка из клуба. Сначала я думал, она барменша, но оказалось она танцует стриптиз…

— Ты любишь стриптизершу?

— Нет, не ее, — мотнул головой и, пока накопленная за долгие месяцы решимость не покинула меня, выдал: — Я люблю тебя, Этти.

Сказать это оказалось проще, чем я думал. А вот ждать ответа было мучительно тяжко. Я словно прыгнул с вышки вниз головой, но забыл посмотреть, наполнен ли бассейн водой. Теперь либо нырну, либо расшибу голову, но вернуться назад возможности нет — мы оба знаем, о какой именно любви шла речь.

Ну же, скажи что-нибудь…

Этти молчала — мое сердце тоже. Сколько ударов оно пропустило? Сколько вздохов я уже должен был сделать? Внутренние часы сбились. Держу пари, виной тому мысли, которые носились в голове как неугомонные. Закидывали вариантами того, какие абстрактные картины красным появятся на пустом бассейне, когда моя голова с ним соприкоснется.

— Макс, — прошептала Этти на выдохе и, ухватившись за футболку, потянула меня на себя.

Выжил. Нырнул. И получил лучшее, что только мог получить, — поцелуй девушки, которая давно стала частью моей души.

Полетт

Губы у меня были в сладкой вате, поэтому к Максу я прилепилась в прямом смысле этого слова. Касаться его было приятно. Пускай слюняво и неловко, зато упоительно и долгожданно. Я лапала все, до чего могла дотянуться, и молила (за месяцы богослужений с МакКензи знатно в этом поднаторела), чтобы сердце не выскочило из груди.

Макс

Вы знаете, как целуются телята? Думаю, со стороны наш поцелуй выглядел так же. Но меня это мало волновало.

Губы Этти были для меня как вода в пустыне. Я нуждался в них. Я жаждал их. И я впился в них. Слишком сильно.

— Ай, — отпрянула она, улыбаясь и слизывая капельку крови.

Незамедлительно извинился за укус, но девушка лишь чмокнула меня. И еще раз, и еще. И так пока смеяться не начали оба.

— Значит, ты тоже любишь меня… иначе?

— Твои чувства взаимны, Макс, — кивнула Этти, продолжая висеть у меня на шее.

Я мог бы стоять так вечно. Пребывать в нескончаемой эйфории взаимности чувств — что может быть лучше? Но внезапно девушка завертела головой и начала указывать рукой куда-то в толпу у тира.