Анж Питу - Александр Дюма

Несколько секунд г-жа де Сталь разглядывала своего гостя.

Тем временем Жильбер холодно поклонился ей, держась с суховатой вежливостью американских квакеров, которые видят в женщине сестру, нуждающуюся в поддержке, но не кумира, жаждущего поклонения.

В свой черед и он окинул быстрым взглядом стоявшую перед ним молодую женщину, уже снискавшую себе немалую славу, женщину, чье лицо, умное и выразительное, было начисто лишено обаяния; лицо это, которое куда больше пристало бы не женщине, а невзрачному юноше, решительно не подходило к роскошному соблазнительному телу.

В руке г-жа де Сталь держала ветку гранатового дерева, с которой, сама того не замечая, обкусывала цветы.

– Вы, сударь, и есть доктор Жильбер? – спросила баронесса.

– Да, сударыня, это я.

– Вы так молоды и уже завоевали такую известность? Или, может быть, знаменитый доктор Жильбер – Это ваш отец или дядя?

– Я не знаю других Жильберов, сударыня, и если вы полагаете, что имя это снискало некоторую известность, я имею полное право отнести ваши слова на свой счет.

– Вы представились мне другом маркиза де Лафайета, сударь. Маркиз не однажды рассказывал нам о вас, о ваших неисчерпаемых познаниях.

Жильбер поклонился.

– Познаниях тем более замечательных, тем более любопытных, – продолжала баронесса, – что они, кажется, принадлежат не заурядному химику, практику, каких много, но человеку, проникшему во все таинства жизни.

– Господин маркиз де Лафайет, как я вижу, выдал меня за колдуна, сударыня, – возразил Жильбер с улыбкой, – а раз так, у него, я уверен, достало остроумия на то, чтобы это доказать.

– В самом деле, сударь, он рассказывал нам о неизлечимых больных, которых вы чудом ставили на ноги прямо на поле боя или в американских госпиталях; генерал утверждал, что вначале вы обрекали их искусственной смерти, которая как две капли воды походила на настоящую.

– Эта искусственная смерть, сударыня, – достижение науки, которая нынче известна лишь избранным, но которая в конце концов сделается всеобщим достоянием.

– Я полагаю, вы говорите о месмеризме? – спросила г-жа де Сталь с улыбкой.

– Да, именно о месмеризме.

– Вы брали уроки у самого учителя?

– Увы, сударыня, Месмер не столько учитель, сколько ученик. Месмеризм, или, точнее, магнетизм, – древняя наука, известная еще египтянам и грекам. Она затерялась среди безбрежных просторов средневековья Шекспир угадал ее в «Макбете». Урбен Грандье открыл ее заново и поплатился за свое открытие жизнью. Истинно великий учитель, тот, что давал уроки мне, – граф Калиостро – Этот шарлатан! – воскликнула г-жа де Сталь.

– Осторожнее, сударыня, вы судите с точки зрения современников, потомки же придут к иному мнению. Этому шарлатану я обязан моими познаниями, а мир, возможно, будет обязан своей свободой.

– Пусть так, – улыбнулась г-жа де Сталь. – Я сужу понаслышке, а вы – со знанием дела; быть может, я ошибаюсь, а вы правы… Но вернемся к вам. Отчего вы провели так много времени вдали от Франции? Отчего не вернулись, дабы занять свое место рядом с такими учеными, как Лавуазье, Кабанис, Кондорсе, Байи, Луи?

Услышав перечень имен, Жильбер чуть заметно зарделся.

– Мне еще слишком многому надобно научиться, сударыня, чтобы сравняться с этими светилами.

– А теперь вы вернулись, но вернулись в тяжелую для нас пору. Отец, который охотно помог бы вам, отставлен, и три дня как уехал.

Жильбер улыбнулся.

– Сударыня, – сказал он, слегка поклонившись, – шесть дней назад по приказу господина барона Неккера я был заключен в Бастилию.

Теперь зарделась г-жа де Сталь.

– По правде говоря, сударь, вы меня удивляете. Вы – в Бастилию!

– Я, сударыня, и никто иной.

– За что же?

– Это могли бы сказать лишь те, кто меня туда отправил.

– Но вы вышли оттуда?

– Потому что Бастилии больше не существует.

– Как не существует? – деланно изумилась г-жа де Сталь.

– Разве вы не слышали пушечную пальбу?

– Пальбу я слышала, и что же?

– О, позвольте мне, сударыня, усомниться в ваших словах. Невозможно, чтобы госпожа де Сталь, дочь господина де Неккера, до сих пор не знала о том, что Бастилия захвачена народом.

– Уверяю вас, сударь, – отвечала баронесса в смущении, – что с тех пор, как господин де Неккер уехал, я живу вдали от мирз и целые дни только и делаю, что оплакиваю разлуку с отцом.

– Сударыня, сударыня! – покачал головой Жильбер. – Королевские курьеры слишком хорошо знают дорогу в Сент-Уэнский замок, и я не могу поверить, чтобы хотя бы один из них не побывал здесь за те четыре часа, что прошли после капитуляции Бастилии.

Баронесса поняла, что ей остается лишь пойти на явного ложь. Лгать ей не хотелось; она переменила тему.

– Итак, сударь, чему же я все-таки обязана вашим посещением? – спросила она.

– Я желал иметь честь побеседовать с господином де Неккером, сударыня.

– Но вы ведь знаете, что он покинул Францию?

– Сударыня, я не могу поверить, что господин де Неккер оставил Францию, что он, такой большой политик, не захотел подождать исхода событий, и потому я…

– Что же?

– Признаюсь, сударыня, я рассчитывал, что вы поможете мне разыскать его.

– Вы найдете его в Брюсселе.

Жильбер бросил на баронессу испытующий взгляд.

– Благодарю вас, сударыня, – сказал он, поклонившись. – Итак, я отправлюсь в Брюссель, ибо должен сообщить господину барону сведения чрезвычайной важности.

Госпожа де Сталь явно колебалась.

– Вас, сударь, я почитаю за человека серьезного и верю вам, в устах же любого другого такие слова привели бы меня в недоумение… Что может быть важно для моего отца после отставки, после всего, что ему довелось пережить?

– Кроме прошлого, в жизни существует и будущее. И я, быть может, в какой-то степени могу влиять на него. Впрочем, теперь речь не об этом. Теперь главное для меня и для господина де Неккера – чтобы мы встретились… Итак, сударыня, вы утверждаете, что ваш отец в Брюсселе?

– Да, сударь.

– Я потрачу на дорогу двадцать часов. Знаете ли вы, что такое двадцать часов во время революции и сколько событий может свершиться за эти двадцать часов? О, сударыня, как неосторожно поступил господин де Неккер, поставив между собою и историей, между деятелем и целью эти двадцать часов!

– По правде говоря, сударь, вы меня пугаете, – сказала г-жа де Сталь, – и я начинаю думать, что отец в самом деле поступил неосмотрительно.

– Увы, сударыня, сделанного не воротишь, не так ли? Покорнейше прошу простить за беспокойство. Прощайте, сударыня.