Акведук на миллион - Лев Портной

Горемыка что-то обиженно замычал пакостным голосом.

— Графиню отличает воистину христианское милосердие, — с уважением произнес Яков. — Призрение нуждающихся — святое дело…

— Как бы эти презренные однажды ночью не перерезали горло ей и Лизаньке! — огрызнулся я.

Гостиная показалась мне на удивление пустой. Пожалуй, впервые я застал тетушку в одиночестве. Девицы-рукодельницы отсутствовали, и Лиза, вероятно, пребывала в своей комнате.

— Матушка! Марья Никаноровна! Граф Андрей Васильевич пожаловать изволили-с! Со своим-с другом! — доложил Егорыч.

— С другом? — Графиня окинула внимательным взглядом Якова.

— Тетушка милая, позвольте ваши ручки. — Я кинулся к ней и приложился к запястьям.

Графиня оттолкнула меня и отмахнулась, как от надоедливой собачонки. Она смотрела на моего спутника, а со мною нарочно избегала встречаться глазами.

— Тетушка милая, позвольте представить вам моего друга, — как ни в чем не бывало запел я. — Штабс-капитан в отставке Яков Иванович Репа…

— В отставке, — эхом откликнулась графиня.

— Яков посвятил свою жизнь благотворительности, заботе о нищих и обездоленных, — добавил я и, повернувшись к отставному штабс-капитану, продолжил: — Моя любимая тетушка графиня Мария Никаноровна Неверова.

Яков поклонился, глаза его излучали почтительный блеск. Я подумал, что при случае стоит у него поучиться воспламенять взгляд соответственно обстоятельствам.

— А что же это вы, милостивый государь, всегда с котенком на руках визиты делаете? — с некоторой брезгливостью промолвила тетушка.

— Прошу простить. — Яков потупил глаза, но одновременно потрепал Розьера за ушами. — Котенка подобрали мы еще в Тосне по пути из Санкт-Петербурга. Так и оставить негде, вот и ношу всюду с собою.

— Мода, что ли, теперь такая? — проворчала графиня. — Этот вот, — она кивком указала на меня, — тоже с котом своим пожаловал!

— Это я-то с котом?! — возмутился я.

Но в подтверждение тетушкиной правоты в гостиную вошел Нуар. Кот потерся о ноги Марии Никаноровны, а на меня посмотрел с презрением, выражавшим уверенность, что ничего хорошего от меня ждать не приходится. Затем он перевел взгляд на котенка у Якова на руках. Шерсть Нуара вздыбилась, он вспрыгнул на комод и застыл там дугой, словно внутри него взвели мощную пружину и она в любую секунду готова сорваться. Всем своим видом кот показывал, что отставному штабс-капитану не стоит спускать питомца с рук, а еще лучше — убраться подобру-поздорову вместе с конкурентом.

— А я, тетушка, хотел извиниться перед вами, — проникновенно залебезил я. — Испросить прощения, не сдержался давеча…

— А я вот слышала, — перебила меня графиня, — что ты состоишь в каком-то якобинском комитете при его императорском величестве?

Ее тон не предвещал ничего хорошего, но самолюбие во мне взяло вверх. Сознаваться в том, что ни в каком комитете я не состою, не хотелось.

— Отчего же — в якобинском? — спросил я с некоторым вызовом в голосе.

— Так, значит, состоишь?! — возмутилась Мария Никаноровна.

— Помилуйте, тетушка! — всплеснул я руками. — Что ж плохого в том, чтобы служить государю?!

— Так государь-то еще юнец! — возмутилась графиня. — А вокруг него шайка разбойников собралась! И ты! Ты! Граф Воленский! Ты в их числе!

— Помилуйте, тетушка! — взмолился я. — Да мы совершенно не о том говорим!

— Да я с тобой и вовсе ни о чем говорить не желаю! — заявила она. — Выкинь дурь из головы! Остепениться тебе пора! Жениться! Да имением управлять!

— Что же это вы, Мария Никаноровна, дурью называете то, о чем ни малейшего понимания не имеете?! — возмутился я.

— Как ты сказал?! — закричала она. — Как ты посмел меня назвать?!

— Да никак я вас не называл! — Я вскипел не на шутку. — А только вижу, что никакого сладу с вами нет! Я, грешным делом, помириться надеялся! Да, видно, зря! За сим честь имею! Счастливо оставаться!

Я развернулся и, скользнув взглядом по обескураженному лицу Якова, бросился к выходу.

— Помилуйте, помилуйте, Андрей Васильевич! Да как же это?! Вы же прощения испросить хотели?! — послышался голос отставного штабс-капитана.

— Жду тебя на улице! — крикнул я на ходу.

Я сбежал с крыльца и хотел сразу же скрыться в карете, но передумал. Сердце неистово колотилось, и я решил пройтись, успокоиться, но тут из темноты прорисовалась фигура. Неизвестный преградил мне путь, застыв на расстоянии трех шагов от меня. Позицию он выбрал удачную. Дотянуться до него, чтобы выбить из рук оружие, я не мог. Броситься на противника? Но ему всего-то и дела, что нажать на курок.

Он поднял руку. В темноте я угадал черный зрачок пистолетного дула. Мелькнула мысль, что вести самостоятельное расследование оказалось и впрямь неудачной затеей. А в следующее мгновение раздался хлопок.

Щелкнул кнут извозчика. Кожаная плетенка перехлестнула руку злодея, возница дернул рукоять, неизвестный вскрикнул и повалился наземь, громыхнул выстрел. Бог весть, куда улетела пуля, но я остался цел.

Возница спрыгнул с козел, придавил злодея коленом, скрутил ему руки и рывком поставил на ноги. Я подошел к ним, вгляделся в лицо нападавшего, увидел в глазах отчаяние и злобу. На вид он был лет тридцати от роду.

— Итак, ваша фамилия Климов? — с напором в голосе сказал я.

— Нет. — В глазах злодея мелькнуло недоумение.

— Нет? Значит, Шубин, — с уверенностью кивнул я.

— Как вы узнали?!

— А Климов, значит, тот, кто убил голштинского ученого, — промолвил я.

Кучер попробовал, хорошо ли держатся путы на руках Шубина, и громко свистнул. Послышался топот копыт, подъехала черная карета, и к нам подбежали полицейские драгуны.

— Принимайте, господа! — скомандовал возница. — Это бывший поручик Шубин. Сразу же допросите…

— Ладно-ладно, — недовольно проворчал офицер. — Мы свое дело знаем.

Не нравилось ему получать приказы от майора из Санкт-Петербургского драгунского полка.

Кучер сорвал с головы картуз, а заодно и парик, сбросил с плеч кафтан и превратился в Михаила Дмитриевича Балка.

— Пошли, — будничным тоном сказал он.

И мы двинулись в дом графини Неверовой, где двое «оборванцев» поднялись с сундуков и также сбросили с себя лохмотья. Я подал знак рукой, и Балк с офицерами остановились перед входом в гостиную. Внутрь я вошел один.

Отставной штабс-капитан Репа встретил меня недоумевающим взглядом — по оговоренному с ним сценарию он должен был вернуть меня.

— Вы слышали выстрел?! — спросил я, еще возбужденный уличным происшествием.