Арсенал ножей - Гарет Л. Пауэлл

– Что тебе надо?

– Капитан? – Это был Нод. – Могу я с тобой говорить?

– Ты уже говоришь.

– Я подразумеваю – лично.

Я вздохнула. В свитом из одеял гнездышке было тепло. Высунув одну руку, я расстегнула молнию входа. Откинув клапан, увидела ожидавшее меня лицо-цветок.

– Ну, что там? Проблемы с кораблем?

– Много проблем с кораблем.

Я нехотя приподнялась, села:

– Неотложные проблемы?

– Не здесь говорить о «Беспокойной Собаке». Здесь говорить про капитана.

– Обо мне?

Угольно-черные глазки Нода заморгали.

– Капитан поломалась.

Я не знала, смеяться или плакать.

– Я не поломалась, – сказала я, хотя глаза у меня щипало от слез.

Нод с сомнением качнул головой:

– Не работает как следует, значит поломалась. Верь мне, я механик.

– Ох, Нод, – тряхнула я головой, – у меня горе. Горе не исправишь.

– Все можно исправить, даже людей.

– Мы не так устроены.

– Смотри.

Он поднял еще одно лицо. Пальцы-лепестки удерживали какого-то из его детей – миниатюрную копию родителя вплоть до радужной маслянистой чешуи.

– Это Салли, – сказал Нод. – Названа по тебе.

На меня уставились три маленьких личика.

– По мне?

Я протянула палец, и малышка-драфф обхватила его кончик своими лепестками.

– На Мировом Древе детей называют по великим членам семьи. По большим героям прошлого. По великим вождям настоящего.

– И потому ты назвал ее Салли?

– «Беспокойная Собака» теперь мой мир. Тогда ты – мой вождь.

– Плохой из меня сейчас вождь.

– Ты великий вождь. Все мы умерли бы много раз, если бы не ты.

Глаза опять защипало.

– Некоторые и умерли, – напомнила я. – Джордж, Альва.

– Не умерли. – Лепестки вокруг лица широко раскрылись. – В моей культуре, когда любимые умирают, они возвращаются к Мировому Древу, чтобы возродиться. Никто не уходит совсем.

Я проглотила слезы – нельзя было проливать их при команде.

– Приятная мысль, – сказала я. – Только ты не видел, как она умирала. Как умирали они оба. Их растерзали…

– Альва Клэй умерла, защищая корабль и команду. Джордж Уокер умер, делая свою работу.

Малютка-драфф спрыгнула с ладони Нода прямо на мое одеяло. Осторожно перебралась мне на колени и прикорнула там. Я почесала ей за лепестками, и она задрожала от удовольствия.

– Все равно они погибли в мою вахту.

– И что?

– То, что я в ответе.

Нод поднял еще одно лицо и сказал им:

– Корабль сломан – я чиню. Команда сломана – ты чинишь.

– Я не могу их починить, их нет.

– Но есть другие.

– Шульц с компанией?

– Трудные времена. Разумно копить ресурсы.

– Пожалуй что, так.

В спасенных нами людях я видела просто пострадавших, которых надо доставить в безопасное место. Теперь, правда, больше нет безопасных мест. Во всяком случае, не для таких кораблей, как наш. Нам бы не помешало несколько опытных человек в экипаже.

Я отвлеклась и забыла почесывать драффика, лежавшего у меня на коленях. Малышка ткнулась головенкой мне в ладонь.

– Черт бы тебя побрал, – ругнулась я. – Из-за тебя я снова начала рассуждать по-капитански.

– Я верю.

– В меня?

– Корабль тоже верит.

Нод подобрался ближе и легонько коснулся одним лицом моего плеча. Человеческий жест утешения – он где-то его подсмотрел.

– Альва верила, – серьезно продолжал он. – Она погибла, защищая корабль и команду. Она бы не хотела, чтобы ты так ее оплакивала.

Я нахмурилась:

– Да, она бы не хотела…

– Что бы она сказала?

Мои стиснутые губы разошлись в горьком смешке.

– Она бы велела мне оторвать задницу от матраса и вспомнить, что я капитан. Сказала бы, что теперь моя очередь поработать.

– Это правильно?

Внутри у меня было пусто, словно кто-то выскреб все тупым ножом и обшил получившуюся дыру кожей. А теперь в пустоте что-то затеплилось: слабая и зыбкая, как огонек свечи, решимость разгоралась с каждым вдохом. Подпитанная моей болью и злостью, она скоро загорится пламенем тысячи солнц. И горе стальным омарам и мраморным кораблям, не успевшим разбежаться от ее огня.

– Да, – сказала я, стиснув кулаки. – Да, это правильно.

Нод, не мигая, уставился на меня:

– Тогда, пожалуйста, следуй ее совету. Ради всего корабля. – Он протянул лепестки к свернувшейся на моих коленях малышке. – И ради детей.

В шесть ноль-ноль по корабельному времени капитан Констанц собрала нас в главном конференц-зале «Злой Собаки». Здесь хватило бы мест для сотни десантников, а мы впятером заняли только первый ряд, так что в зале стояла гулкая пустота, как в классе на каникулах или в ночном клубе наутро после вечеринки.

Я сидел с краю, вытянув скрещенные в лодыжках ноги. Рядом со мной болтала стопами Люси. Следующая за ней Эддисон выпрямилась в ожидании доклада о положении дел. Престон на другом конце ряда держал в руках портативный экран и листал на нем учебник по медицине, а Нод свернулся у его ног на манер табуреточки, выставив из-под чешуйчатого тела одно-единственное лицо.

Престон опустил экран, когда в зал вошла капитан Констанц. Она, похоже, спала не раздеваясь. Но лицо у нее было чистое, свежее. Дрянная старая бейсболка придерживала влажные волосы.

Капитан уверенно выставила вперед подбородок и заговорила, заняв место перед залом:

– Спасибо, что собрались. – Ее руки сжали края кафедры. – Корабль, ты здесь?

– Разумеется.

На главном экране появилась аватара «Злой Собаки» – бледное, почти бесполое существо. Невесть почему она решила явиться нам в стильном белом фраке. Верхнюю пуговицу крахмальной рубашки оставила расстегнутой, и красный галстук свободно висел на шее. Словно она вернулась домой с торжественного банкета.

– Хорошо. – Капитан Констанц подтянулась, ее мятая рабочая одежда резко контрастировала с изящным нарядом корабля. – Я считаю, что все должны быть в курсе дела.

Она подвесила над кафедрой трехмерную проекцию окружающего пространства. На нем обозначилась наша позиция внутри «Неуемного зуда» и позиции двух уцелевших белых кораблей.