Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл

земледелия земель»), так и местному населению (нарушая его права на освоенную им землю, которая давала ему средства к существованию) [Там же: 42, 43, 48]. Презрение Палена к такому поведению яснее всего проявилось не в официальном отчете, а в мемуарах, в часто цитируемом отрывке:

[Чиновники по переселению] обычно разбивали [землю] на участки, делили ее, каждому, кто обрабатывал землю, давали надел в соответствии с абстрактными формулами. На бумаге и в теории ничего не может быть проще. Эти магические формулы должны были быть выведены в результате статистических исследований, которые показали бы точное количество десятин, необходимых «труженику» в любом данном районе (более мелкие административные единицы считались ненадежными в отношении данных), чтобы он имел возможность следовать новейшим научным методам возделывания земли с помощью доступных ему средств. <…> Обоснование было следующим. Вот район, принадлежащий короне: он занимает X гектаров и населен Y кочевниками. Поскольку каждый кочевник имеет право на 30 гектаров, общая сумма причитающихся им земель умножается на 30. Вычтите эту цифру из общей площади, и получите разность N, которую надлежит передать поселенцам.

Q. Е. D.[461] [Pahlen 1964: 191]/

Однако официальный отчет звучал в отношении сбора и применения статистических знаний гораздо более оптимистично. К. К. Пален похвалил некоторые статистические партии, чья работа оказалась продуктивной, хотя ограниченные ассигнования не позволили им обследовать большие площади [Пален 1910: 243][462]. Кроме того, он выразил явное предпочтение той форме колонизации, которую представляла в степи экспедиция Щербины, то есть основанной на многолетней работе опытных бюджетных статистиков, перед тем что происходило в Семиречье, где имелись лишь отрывочные цифры, наспех подсчитанные Семиреченским переселенческим управлением [Там же: 68–71].

Это удивительно двойственное отношение к научной колонизации со стороны, возможно, самого известного противника норм землепользования подтверждается более внимательным рассмотрением аргументации, которую Пален использовал в своем официальном докладе. Нормы, утверждал он, ничего не говорят о размере и свойствах государственного земельного фонда, что делает невозможным его планомерное использование [Там же: 43]. В результате колонизационная емкость Семиречья продолжала резко завышаться [Там же: 415]. Таким образом, Пален построил свою аргументацию против норм, игравших столь важную роль во взглядах Переселенческого управления на географию колонизации, на том же наукообразном языке, которым пользовалось само Управление. Нормы не делали колонизацию рациональной, а лишь скрывали ее иррациональность. Он от всей души желал, чтобы колонизация основывалась на детальном знании местной среды и условий землепользования. На практике, однако, нормы стали опасно упрощенным путем к достижению цели: плохо вычисленные и бездумно применяемые, они не принесли пользы никому, кроме чиновников, которые кое-как сделали подсчеты и передали по цепочке в Санкт-Петербург. Противостоять им, как это ни парадоксально, означало стоять на стороне научной честности и защищать империю.

К. К. Пален с помощниками вернулись в Санкт-Петербург летом 1909 года и сразу же приступили к составлению доклада, который, помимо прочего, содержал широкий анализ вопросов переселения, образования и налогового права и был опубликован официальным издательством в следующем году. Однако самое поразительное и показательное в этой истории – то, чего не случилось потом. Как известно, отчет о ревизии К. К. Палена, вышедший в виде 18 толстых томов с приложениями, был оставлен пылиться на полке. В 1911 году в ходе работы Особого совещания, занимавшегося пересмотром правовых кодексов Туркестана рекомендации Палена на предмет административной реформы были восприняты в штыки [Brower 2003: 103–108; Morrison 2012а: 8]. А. В. Кривошеин (1857–1921), новоназначенный глава ГУЗиЗа, просто проигнорировал критические замечания в докладе Палена по делам поселенцев, в то время как преемник Кривошеина на посту главы Переселенческого управления Г. В. Глинка (1862–1934) яростно опровергал критику своего ведомства на заседании Государственной думы, посвященном докладу Палена[463]. Обструкционист (с точки зрения Кривошеина) П. И. Мищенко всего через год был заменен новым генерал-губернатором А. В. Самсоновым, который будет действовать как «послушный проводник русских национальных интересов» в Туркестане до самой своей смерти в начале Первой мировой войны [Nfv;t: 144].

Ревизия Палена завершилась победой норм, однако для С. Н. Белецкого она обернулась поражением (хотя Велецкий, которого Пален назвал «революционным перевертышем» [Pahlen 1964: 183], еще несколько лет сотрудничал с Переселенческим управлением)[464]. В том же году, когда была решительно отвергнута критика Палена, новая статистическая экспедиция под руководством П. П. Румянцева начала изучать Семиречье в соответствии с новой программой – выделением казахам земель для сенокоса, земледелия и пастбищного скотоводства. Эта стратегия близко совпадала с собственным мнением Румянцева: хотя будущее за оседлым земледелием, экономика казахов Семиречья в то время носила смешанный характер, поэтому требовались земельные наделы нескольких типов [Румянцев 1913а: 89–91].

Результаты Румянцева стали как будто насмешкой над уверенными заявлениями С. Н. Белецкого о том, что второпях рассчитанные им нормы были максимальными и в будущем могли быть пересмотрены только в сторону понижения. Эти «максимальные» нормы варьировались от 40 до 82 десятин; насколько они были «максимальными» на самом деле, видно из таблицы 5.1, составленной по нескольким таблицам из отчетов Румянцева [Румянцев 19126:400].

Практически все они были существенно выше, чем рассчитал Велецкий, иногда разница доходила до 50 %. В этом ясно просматривается попытка не только привести в равновесие интересы кочевников и поселенцев, но и примирить интервенционистские тенденции Переселенческого управления с патерналистскими взглядами администраторов старого закала: занимая должности в местных органах управления, эти чиновники все еще играли немалую роль в обустройстве поселенцев. Но диагноз, который К. К. Пален поставил системе норм, – отрыв от действительности и реальных моделей землепользования – так и останется неизменным.

Таблица 5.1. Земельные нормы для Семиречья, рассчитанные П. П. Румянцевым

Новые нормы для новой эпохи

К еще большему несчастью для кочевников, результаты исследований Румянцева не были типичными. Предлагая собственные нормы, Румянцев, по сути, просто пересмотрел уже имевшиеся, полученные в результате небрежной и поспешной работы показатели; он лишь вдохнул некоторую жизнь в изначально ущербную систему нормирования, дав надежду, что она будет соответствовать тому, что обещает, по крайне мере на бумаге. Хуже обстояло дело в регионах, специально предназначавшихся для переселения: там можно было доказывать, что нормы Щербины демонстрируют излишнюю заботу об интересах местного населения. Здесь требовалось совсем иное: не поиск компромисса между интервенционизмом и патернализмом, а максимальное отчуждение земель казахов в пользу поселенцев. Для достижения этой цели и появились новые нормы: эти расчеты должны были доказать, что Ф. А. Щербина не просто был продуктом другой эпохи в переселенческой политике, но объективно ошибался в