Растворяясь в ярком свете - Джессика Кусд Эттинг

Папа неловко сжимает мою руку. Мы оба плачем.

– Я бы хотел… – Договорить у него уже не получается. Но этого и не требуется.

– Я бы тоже хотела, – шепчу я в ответ.

Брук накрывает своей ладонью папину, а мама кладет свою поверх них. С тех пор, как мне было пять лет, мы впервые собираемся вчетвером в одной комнате. И сидим так до тех пор, пока медсестра не напоминает, что часы посещений закончились.

Эллен настояла, чтобы мы остановились у нее. Ее большой, выстроенный в традиционном стиле дом расположен на холме, даже ночью пахнущем свежескошенной травой.

Я так ошеломлена, что почти ничего не вижу, следуя за Эллен внутрь. Особняк настолько велик, что, вероятно, наш собственный коттеджик с легкостью поместится в нем трижды. Скольжу взглядом по антикварной мебели и высоким потолкам, кажущимся очень формальными и строгими после лета, проведенного в эклектичном жилище Синтии.

Эллен показывает маме и Брук их комнаты, а потом ведет меня по коридору к гостевой спальне с цветочными узорами.

– Прошу! В ванной есть чистые полотенца. Если тебе что-то понадобится, просто дай знать. – Она сжимает мои ладони своими теплыми бархатистыми руками. – Рада, что ты здесь, Эбби.

Позабыв о своей нелюбви к физическим контактам, я отвечаю на ее рукопожатие и вдруг понимаю, что они с папой долгое время были вместе.

Закусываю зубами нижнюю губу, чтобы скрыть дрожь.

– Мы что-нибудь можем сделать для папы? – Мне отчаянно хочется помочь ему. – Может, отвезти его на тестирование нового препарата?

– В его случае медицина бессильна. – Я признательна Эллен за то, что она говорит прямо, не пытаясь подсластить пилюлю, хотя ее ответ тяжким грузом давит мне на сердце. – У тебя еще будет время побыть с ним. В некоторые дни ему будет легче, и вы даже сможете поговорить.

Я потираю распухшие глаза.

– А в другие дни?

– Придется нелегко. Но хорошие моменты заставят тебя позабыть о плохих, вот увидишь.

Справедливо ли это для мамы и Брук тоже?

Эллен сильнее сжимает мою руку.

– Я открыла свой конверт двадцать пять лет назад. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться жить с этой болезнью, похожей на постоянно занесенный над головой топор. Хочу, чтобы ты знала: плохо будет не всегда. Может получиться и кое-что хорошее. – Ее уверенность убеждает меня, что это не просто заученное клише. Она в самом деле верит в то, что говорит. Смогу ли и я поверить? – Я всегда готова поддержать тебя, если потребуется.

Наши остекленевшие взгляды встречаются, и мне удается – с трудом, но все же – не расплакаться.

Как только за Эллен закрывается дверь, я кидаю сумки на пол и беспорядочной кучей плюхаюсь на кровать, обильно орошая слезами бледно-зеленое стеганое покрывало с рисунком из полевых цветов, будто поливаю их. Интересно, от чрезмерного плача случается обезвоживание?

Всю свою жизнь я спрашивала себя – почему? Почему папа бросил нас? Наконец я получила ответ на этот вопрос, но из всех вероятных исходов, какие только могли прийти мне в голову, реальный оказался самым эмоционально опустошающим. Какая горькая ирония!

Папа решился на такой шаг ради нас. Потому что любит нас. По сути, он принес себя в жертву. Я не перестану так думать, сколь бы сильно события сегодняшнего дня ни наносили удары по моему сердцу, ошибочно принимая его за боксерскую грушу.

Но также я понимаю и другую часть его признания. Что эту жертву он принес не только ради нас. Кому, как не мне, знать, что положительный результат теста разбивает мир человека на куски. Какая-то часть папы наверняка хотела убежать от всего этого. Не таким ли было и мое первое устремление?

Я познала обе стороны медали. Побыла и той, кто убегает, и той, кого оставляют. Теперь у меня хотя бы есть ответ. Объяснение, которое сняло с моих плеч тяжкое бремя, с которым я настолько свыклась с годами, что перестала замечать.

Я убираю с лица слипшиеся от слез пряди волос, на ощупь похожие на старую жвачку под крышкой парты. Мне нужно принять душ. Если не ради себя самой, то ради людей, с которыми завтра буду взаимодействовать.

Сжимая покрывало обеими руками, я отрываю свое одеревеневшее тело от кровати, и из-под меня выскальзывает мой телефон. Экран мигает, призывая обратить на него внимание. Пропущенные звонки от Люси. Сообщения от Люси. Взволнованное послание от Кертиса: «Эбби, ты в порядке? Мы все переживаем за тебя». Пересчитываю слова – целых девять! По всем понятиям тянет на объем романа. На меня вдруг накатывает такая отчаянная тоска по Ту-Харборс, что я как наяву ощущаю запах эвкалиптов.

Также имеется целая цепочка сообщений от Бена, первое из которых он отправил через несколько часов после моего отъезда.

Хоть у меня и имелась важная причина сесть на паром, понимаю, что частично он прав.

От этих слов мое предательское сердце тает. И все же с сегодняшнего утра ничего не изменилось. Не хочу так или иначе ранить Бена.

У меня в голове зарождается пульсирующий сгусток боли, который перемещается от висков ко лбу. Я падаю обратно на подушки.

И последнее послание. Он отправил его всего несколько минут назад.

У меня внутри все сжимается.

Он все же меня раскусил. Бонусные баллы ему за то, что понял истинное положение дел прежде меня самой.

Я боюсь уничтожить его, но еще страшнее мне оттого, что он уничтожит меня.

У Бена есть выбор. Спасатель или нет, если в какой-то момент он решит, что быть рядом со мной ему слишком трудно, сложно, эмоционально болезненно, то может уйти – завтра, через год, через десять лет. Он с моим недугом никак не связан. Возможно, поначалу почувствует себя предателем, но в конце концов встретит другую девушку, блестящую и отлично ему подходящую, да еще и без генетических проблем. И он будет жить дальше. Снова влюбится. Тем самым окончательно меня уничтожив.

Потому что сама я больше не смогу испытать чувств, подобных тем, что у меня к Бену. Я останусь одна со своей болью и собранием прекрасных, но ранящих воспоминаний, показывающих, сколь многое болезнь похитила у меня. А потом она заберет и память тоже.