Мой учитель Филби. История противостояния британских и отечественных спецслужб, рассказанная с юмором и драматизмом - Максим Баженов

Тогда уже лидеры стран, получившие информацию от разведки, обращаются к своим зарубежным оппонентам. Мол, что же мы тут друг другу морочим голову? Таким вот образом разведка способствует и прозрачности, и откровенности в отношениях.

Десант из Ясенева

По пятницам мы ездили на улицу Горького из Ясенева. Собирались часа в четыре. Занятия продолжались два-три часа. Филби рассказывал о теме так, как она ему виделась, смотрел в свои записи, по ходу иногда делал какие-то пометки. После этого начинались практические занятия, своеобразные ролевые игры. Что он нам давал, даже трудно передать.

Ким говорил, что разведка – гигантский аналитический труд, крайне интенсивное общение с людьми и якобы ни о чем. Он предупреждал нас обо всех сложностях, предубеждениях и вероятных ошибках.

Если я расскажу, в чем состоял в Англии мой рабочий день, то понятно станет, что все слова Кима оказались чистой правдой. Несколько обязательных часов работы с газетами. Масса встреч с самым разным народом. Только потом все это перерабатывается, и в голове появляется некая информация.

Серьезное задание тебе дают очень редко. Не каждый день ты считываешь метки и закладываешь тайники. Наружное наблюдение за тобой ведется далеко не всегда. Если посчитать, то несколько раз в месяц или какими-то волнами.

Жизнь идет потихонечку, но тебе что-то обязательно надо. Ты обязан давать результат, хотя и понимаешь, что ты находишься в целом под чужим наблюдением. А как иначе?

Отсюда внутренняя настороженность и постоянная оценка людей вокруг тебя. Поэтому разведчик все время находится под определенным стрессом. Филби об этом знал как никто другой. Он говорил о чем-то вроде бы в шутку, но так, что мы понимали всю серьезность ситуации, о которой учитель конкретно предупреждал нас. О таком не прочитаешь ни в каком учебнике.

Филби потом признавался, что пытался воспитывать в нас чутье охотника. Теперь у него была своя школа и ученики. Он очень гордился нами. Школа – важный кусок его жизни.

Первое занятие, если мне память не изменяет, состоялось в январе 1976 года. Потом они начинались с сентября-октября и шли по май.

Встречались мы каждую неделю. Иногда, правда, пропускали, если что-то не складывалось или попадало на какой-то праздник. Насколько я помню, курс состоял из десяти-пятнадцати занятий. Продолжалось все это около десяти сезонов. Я сам несколько лет был в этой группе.

С годами я, к собственному удивлению, стал все больше замечать, что на мне бренд – любимый ученик Филби. Может быть, он ко мне больше всех привык, и потому между вами сложились дружеские отношения?

Или же я был такой же, как он в молодые годы, идеалист и моральный чистюля, верящий в порядочность, принципиальность и коммунизм – светлое будущее всего человечества?

Так или иначе, но после первого года был я Кимом отмечен. Учитель уже при первом выпуске поставил мне единственному «пятерку». Потом второй год. Взяли еще двоих и меня. Я прошел у Филби четыре или пять курсов.

Когда в 1984 году из Англии вернулся Юрий Кобахидзе, ответственным стал уже он. Я же тогда работал в Лондоне и с Филби переписывался.

Вот письмо на кондовом, доморощенном английском, которое мы, ученики, написали Филби после завершения одного из годичных семинаров:

«Dear comrade, professor Kim! Please accept our gratitude for Your lectures, seminars, tutorial and professional jokes. We very appreciate Your titanic efforts and promise You that the knowledge we received on memorable for us Fridays will fruitfully serve to our common goal. We always admire You as a friend, wise teacher and comrade at arms. Your diligent students and colleagues – Albert, Alexander, Victor, Maxim, Vladimir».

«Дорогой товарищ, профессор Ким! Просим принять нашу благодарность за ваши лекции, семинары, обучение и профессиональные шутки. Мы исключительно ценим ваши гигантские усилия и обещаем вам, что знания, полученные по памятным для нас пятницам, плодотворно послужат нашему общему делу. Мы всегда восхищались вами как другом, мудрым учителем и товарищем по оружию. Ваши прилежные ученики и коллеги – Альберт, Александр, Виктор, Максим. Владимир».

Кстати, имейте в виду, что вам, возможно, встретится целый ряд бывших сотрудников КГБ, и близко к Филби не подходивших, но вдруг вспомнивших, будто они были с ним вась-вась. Пошла мифология, что, в принципе, естественно. Большие имена обрастают легендами. На самом деле круг был, поверьте, довольно ограничен.

Однако продолжу об учебе. Мы брали у Кима материалы, которые он готовил для нас на английском. К примеру, тезисы о парламенте в его изложении, переводили их и то, что он нам говорил на занятиях. Из таких вот главок получился специальный том. Где он сейчас, я, разумеется, не знаю.

Зато мне известно, что произошло с характеристиками, которые писал Филби. Они оказались в холщовых мешках с документами, подлежащими уничтожению, попятное дело, путем сожжения. В специально оборудованном помещении к твоим услугам синие халаты, нарукавники.

Ты вываливаешь содержимое мешка в печь, стоишь и шуруешь кочергой до тех пор, пока все это полностью не прогорит.

Мы с моим другом и коллегой Юрой Кобахидзе перебирали эти бумаги и наткнулись на оригиналы наших характеристик, написанных Кимом, без фамилий, просто под именами, на свой страх и риск взяли эти листочки, перепечатали, привели в хороший вид, короче, сохранили. Ведь эти характеристики хранились не в наших личных делах, не в кадрах. Они были обречены на сожжение.

Даже в нашем отделе, увы и ах, никому эти характеристики оказались не нужны. Хотя на них многие ссылались, читали их. Оценки учитывали, а к самим материалам отношение было разгильдяйское. Конец восьмидесятых – начало девяностых, еще и Союз не распался.

За пределами школы мы с Кимом не общались. К нему домой друзья-кураторы нас в период учебы не пускали. Общение ограничивалось конспиративной квартирой.

У Филби, как и у некоторых людей его ранга, всегда был куратор от контрразведки. Но уже ближе к середине восьмидесятых мы с учителем умудрялись встречаться, обходя его. Был период, как я говорил, когда Филби считался чуть ли не диссидентом. Как же, он ведь ругал Брежнева! Так что у Кима в общении с разными направлениями нашей службы тоже были свои нюансы.

Потом кое-что изменилось. Мы познакомились с Руфиной Ивановной, созванивались с ней и заходили к Филби на квартиру. Он принимал нас, сидя в привычном, любимом кресле. Руфина уже знала нас всех по именам – Юру Кобахидзе, меня, других ребят.

Руфина нуждалась в поддержке

Сложилось так, что Руфину я очень поддерживал. Началось все, когда мы поняли, что она бедствует. Все свои силы, время, годы она отдала Киму. Но в 1988 году он ушел из жизни, и наступили трудные времена, конечно, не только ДЛЯ Руфины Ивановны, но и для всей страны. В начале девяностых пенсия у нее была такая, что и назвать стыдно – где-то пять долларов в пересчете с инфляционных рублей. Надо было Руфину поддержать.