Выстрел в чепчик - Людмила Милевская

— Ну как же! — с укором воскликнула я. — На договорподписания!

— Ах, да, — вспомнила Маша и опять удивилась:

— А я здесь при чем? Почему у меня его должны подписывать,этот договор?

— Так начальник сказал, — ответила я и добавила:

— Сами знаете, как спорить с начальниками. Перлась сюда сдругого конца города.

Здесь я не врала.

— Ну подождите немного, — с чувством вины предложила Маша, —может, он еще приедет.

— Да как же он приедет, если вы незнакомы?

Маша задумалась. Она очень хотела мне помочь.

Это было видно.

— Иван Федорович, знакомое имя, — рассеянно бормотала она. —Какой он?

Я тут же выдала экспресс-портрет:

— Громадный мужчина, симпатичный, если не учитывать мойвкус, иногда громко смеется, много ест, мало зарабатывает.

— Кажется, я его знаю, — обрадовалась Маша. — Точно, знаю.Он обращался ко мне несколько раз.

Точно. И недавно звонил.

Я взволновалась уже натурально:

— А как бы мне его разыскать?

— Подождите секунду, я в компьютер загляну, — сказала Маша иубежала в комнату.

Я осталась горевать на кухне.

«Ну, Маруся, — мысленно возмущалась я. — Где она толькоадрес этот взяла? Ну, я ей покажу! Хорошо еще, что здесь добрые люди живут именя не побили».

Вскоре Маша вернулась. В руках она несла лист бумаги.

— Вот, Груша, адрес Архангельского Ивана Федоровича. Ителефон здесь, — радуясь за меня, сказала она. — Можете прямо от меняпозвонить.

Так я и сделала. Иван Федорович был дома и даже согласилсяменя принять.

Нежно простившись с Машей, я отправилась к Архангельскому.

То, что я увидела в квартире Архангельского, озадачило меня.Непередаваемо тоскливо выглядели обшарпанные стены однокомнатной хрущевки,ужасали скрипучие полы, удручало отсутствие самой примитивной люстры, поражалигазеты на окнах и изумляло полное отсутствие мебели, поскольку назвать мебельюнаспех сбитый из досок хромоногий табурет и раскладушку язык у меня неповорачивается. На кухне, правда, раковина, двухконфорочная газовая плита,некое подобие стола и пародия на холодильник пытались создать уют, но исправитьобщего гнетущего впечатления они не могли.

"И Маруся будет меня убеждать, что он ушел к другойженщине? — мысленно возмутилась я. — Снимает такой сарай, что просто сердцекровью обливается. Но что заставило его пойти на столь радикальные меры?

У Маруси ласка! У Маруси уют! Уж в чем, в чем, а в. уюте онатолк знает. Я сама бы у нее жила".

Несмотря на убогое существование, Архангельский выгляделнеплохо даже на самый придирчивый взгляд.

Побрит, одет, хорошо причесан — впрочем, все это он могсделать специально для меня.

«Зря предупредила его, — с досадой подумала я. — Надо былозастать врасплох».

Не скрывая любопытства, я прошлась по всей квартире, непостеснялась даже в ванную заглянуть и после осмотра вынуждена была отметить,что нищенский антураж компенсирует идеальная чистота. Молоток, Иван Федорович.

«Это первое, о чем сообщу Марусе», — решила я.

Иван Федорович был смущен и озадачен моим появлением.

— Как ты меня нашла? — спросил он, когда я, удовлетворившисьосмотром, успокоилась и рискнула присесть на колченогий табурет.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — туманно ответила я.

— Ну-ну, — саркастически покачал головой Иван Федорович, чтоя, прекрасно зная его, смело перевела как «долбанутым нет покоя».

Я решила, отбросив обиды, сразу брать быка за рога.

— Ты когда к Марусе возвращаться собираешься? —категорически поинтересовалась я.

— Никогда, — гордо ответил Иван Федорович.

Гордость эта настораживала. Иван Федорович, несмотря наглавный свой недостаток — мою нелюбовь, — был нормальный мужчина. А когданормальный мужчина демонстрирует гордость? Ясно любому, что тогда, когда егопытаются унизить или он унижен уже.

«Так-так-так, — подумала я. — Маруся что-то недоговаривает.Одно дело — когда мужчина ушел от женщины, а совсем другое — когда он сбежал».

Обстановка, в которой пребывал Иван Федорович, говорила оторопливом бегстве: он не просто сбежал, а умчался сломя голову, следовательно,с Марусей у него вышел конфликт.

Дальнейшую беседу я решила вести с учетом этого нюанса ипотому со вздохом произнесла:

— Видит бог, Маруся не подарок. Совсем не подарок. Сама всюжизнь мучаюсь с ней. Знаешь, что она мне сегодня сказала?

— Что? — оживился Иван Федорович.

— Что я плохая для Саньки мать.

На лице Ивана Федоровича отразилось разочарование.

— А-ааа, — протянул он и потух.

«Вот это да, — мысленно поразилась я. — А что же он хотелуслышать? Видимо, то, как Маруся тоскует о нем, следовательно, вопрос этот еговолнует. Что ж, прощупаем почву».

— Что — а-аа? — возмутилась я. — Ты тоже так считаешь? Чем яплохая мать?

Иван Федорович пожал плечами.

— Не знаю, мать как мать, бывают и хуже, — промямлил он,после чего я окончательно поняла, что тема эта ему неинтересна.

— И на том спасибо, — успокоилась я. — Но вернемся к Марусе.Как ты понимаешь, я здесь из-за нее, хоть и сама рада тебя видеть.

— А что — Маруся? — загораясь, но явно не желая обнаруживатьэто, сказал Иван Федорович.

Вот теперь передо мной был собеседник, а не вялаяабстракция.

— Маруся любит тебя, — трагическим тоном сообщила я,поскольку любовь Маруси искренне не считала благом.

— Вранье, — внезапно разозлился Иван Федорович, — Не хочу обэтом говорить. Раз пришла, давай поговорим о чем-нибудь другом, но только не обэтой лживой женщине.

«Ага, — сообразила я. — Следовательно, Маруся в чем-тообманула его, что неудивительно, поскольку Маруся и дня не проживет, если несолжет. Обманывать же любимого мужчину для нее самое святое дело, но я-то причем? Вот же хитрая бестия, обманула и молчит. Страдает. Нет бы мне всю правдурассказать для своей же пользы. Я бы знала точней, как вернуть ее Ваню встойло, а теперь что мне делать? Сиди тут, разгадывай ребусы, мозги напрягай».