Архангел - Роберт Харрис

Келсо ткнул пальцем в карту.

— Здесь, — сказал он. — Вот где они. Или были раньше. На площади Ленина, в самом большом здании. Эти мерзавцы всегда занимали самые хорошие здания.

— И вы думаете, они нам помогут?

— Нет. Уж во всяком случае, не по доброй воле. Но если вы согласны слегка их подмазать... Так или иначе, стоит попробовать.

Судя по карте, туда было минут пять ходу.

— Вы в самом деле заинтересовались, да? — спросил О'Брайен. Он поощрительно похлопал Келсо по руке. — Мы с вами — отличная команда, вам это известно? Мы им всем покажем. — Он сложил карту и сунул под тарелку пять рублей чаевых.

Келсо допил кофе. От коньяка по всему телу разлилось блаженное тепло. Все-таки О'Брайен не такой уж плохой парень, думал он. Уж лучше он, чем Эйдлмен и прочие восковые куклы, сейчас уже прилетевшие в свой Нью-Йорк.

История не делается без риска, это он хорошо знал. Так, может быть, иной раз надо рискнуть, чтобы ее написать?

О'Брайен прав.

Он им всем еще покажет.

Когда они шли мимо «тойоты» и потрепанного фасада поликлиники моряков Северного флота, по-прежнему валил снег. Ветер гнал снежные хлопья со стороны реки, завывая среди лодок, прибившихся к деревянной пристани, пригибал низкорослые деревья, высаженные на набережной вдоль прогулочной аллеи. Он был такой сильный, что даже мужчины с трудом держались на ногах.

Несколько лодок погрузились под воду, как и деревянная хибарка в конце пристани. Какие-то вандалы через металлическую ограду перебросили в воду скамейки. Стены здания были разукрашены рисунками и надписями. Среди прочего можно было разглядеть звезду Давида, кровавые пятна с намалеванной поверх свастикой, эмблемы СС и Ку-клукс-клана.

Бутика с итальянской обувью в этом городе явно не было.

Они свернули от реки в глубь Архангельска.

В каждом российском городе до сих пор есть свой памятник Ленину. Архангельск воплотил вождя пролетариата в пятнадцатиметровой фигуре, возвышающейся над гранитным постаментом, с исполненным решимости лицом, развевающимися полами пальто и пачкой бумаг в вытянутой руке. Создавалось впечатление, что он хочет остановить такси. Широченная площадь, по-прежнему носившая его имя, была пуста и покрыта ровным слоем снега. В одном ее углу несколько коз на привязи ощипывали кустарник. Обрамляли площадь большой музей, центральная почта и солидное казенное здание с серпом и молотом, притороченными к балкону.

Келсо шагал по направлению к этому зданию, О'Брайен поспевал за ним, и они почти достигли цели, когда песочный джип с прожектором на крыше выскочил из-за угла: это была машина МВД. Келсо вмиг протрезвел. Его могут остановить в любую минуту и потребовать предъявить визу. Бледные лица солдат повернулись в его сторону. Он наклонил голову и поднялся по ступенькам. О'Брайен следовал за ним едва ли не вплотную. Джип описал инспекционный круг по площади и скрылся из виду.

Коммунистов не изгнали из здания, их просто переселили на задворки. Здесь в их распоряжении была небольшая приемная, где властвовала крупная женщина средних лет с копной крашеных желтых волос. Возле нее на подоконнике в беспорядке стояли вьющиеся растения в старых жестяных банках, напротив красовался большой цветной портрет Геннадия Зюганова, полнощекого кандидата компартии на последних президентских выборах.

Она внимательно изучала визитную карточку О'Брайена, вертела ее в руках и подносила к свету, словно пытаясь определить ее подлинность. Затем взяла телефон, набрала номер и тихо сказала что-то в трубку.

Через двойные оконные рамы было видно, как во дворе ветер наметает небольшие сугробы. Тикали часы. Возле двери Келсо заметил пачку последнего номера «Авроры», перевязанную бечевкой, очевидно, в ожидании рассылки. В заголовок на первой полосе была вынесена цитата из доклада министра внутренних дел президенту: «Насилие неизбежно».

Через несколько минут в приемную вошел человек. Ему, по-видимому, было лет шестьдесят, и вся его фигура производила странное впечатление. Голова была слишком мала для его мощного торса, а черты мелковаты даже для небольшого лица. Фамилия его Царев, сообщил он, протягивая руку, испачканную чернилами. Профессор Царев, уточнил он. Второй секретарь областного комитета партии.

Келсо спросил, могут ли они поговорить с ним.

Да. Пожалуй. Это возможно.

Сейчас. Наедине.

Царев заколебался, пожал плечами.

— Хорошо.

Он провел их по темному коридору в свой кабинет — уменьшенный слепок кабинета партийного чиновника советских времен, с портретами Брежнева и Андропова. Келсо подумал, что за многие годы он посетил десятки таких кабинетов. Паркетный пол, толстые трубы парового отопления, тяжелый радиатор, настольный календарь, большой бакелитовый телефон, точно из фантастического фильма 50-х годов, запах политуры и застойный дух — каждая деталь была знакома, вплоть до модели спутника и часов в форме государства Зимбабве, преподнесенных в дар какой-то марксистской делегацией. На полке за головой Царева стояли шесть экземпляров мемуаров Мамонтова «По-прежнему верю».

— Я вижу у вас книгу Мамонтова. — Это прозвучало глуповато, но Келсо не смог сдержаться.

Царев обернулся и посмотрел на книги, точно увидел их впервые.

— Да. Товарищ Мамонтов приезжал в Архангельск и помогал нам вести кампанию на последних президентских выборах. А что? Вы с ним знакомы?

— Да. Я его знаю.

Молчание. Келсо чувствовал на себе взгляд О'Брайена и понимал: Царев ждет, когда он объяснит цель визита. Несколько неуверенно он произнес заранее подготовленные слова. Прежде всего, сказал

Келсо, он и мистер О'Брайен хотели бы поблагодарить профессора Царева за то, что тот согласился принять их без предуведомления. Они прибыли в Архангельск всего на один день, намереваясь снять документальный фильм о сохранившемся еще потенциале коммунистической партии. Они объезжают многие города России. Он еще раз просит извинения за то, что они не связались с ним заранее, чтобы он мог назначить им время встречи, но особенность их профессии в том, что приходится действовать очень быстро...

— Вас послал товарищ Мамонтов? — прервал его Царев. — Вас сюда направил товарищ Мамонтов?

— Могу со всей искренностью сказать вам, что мы не приехали бы в Архангельск, если бы не Владимир Мамонтов.

Царев закивал. О, вы выбрали замечательную тему. Тему, которая злонамеренно игнорируется на Западе. Кто на Западе знает, например, что на выборах в Думу коммунисты получили тридцать процентов голосов, а потом, на президентских выборах 1996 года, — сорок? Да, мы скоро опять будем у власти. Сначала, скорее всего, в коалиции, а потом — кто знает?

Он оживился.

Возьмите ситуацию здесь, в Архангельске. Конечно, тут теперь есть свои миллионеры. Замечательно! Но, к сожалению, у нас появилась и организованная преступность, безработица, СПИД, проституция, наркомания. Знают ли гости, что продолжительность жизни и детская смертность в России находятся ныне на уровне африканских стран? Такой вот прогресс! Такая свобода! Царев двадцать лет преподавал марксизм в Архангельске — кафедру эту теперь упразднили, естественно, — но только сейчас, когда они взорвали памятники Марксу, начал понимать весь гений, весь провидческий дар этого человека: деньги действительно лишают весь мир, как человеческий, так и природный, его подлинной ценности...