Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

— Ну, это ваше дело. — Миронова не на шутку рассердилась. — Я уверена, что Салтыков здесь ни при чем. И закончим этот разговор.

Нина с Лёлей переглянулись.

— Хорошо, мы пойдем, — сказала Лёля. — Только еще один вопрос: ты случайно не знаешь, Салтыков что-нибудь понимает в программировании?

— В программировании? — удивилась Миронова. — Конечно, нет.

— Ты точно знаешь?

— Абсолютно. Люся мне неоднократно рассказывала, что он с трудом научился пользоваться компьютером. А уж в программировании он наверняка ничего не смыслит. А что?

— Ничего, просто интересуюсь.

— Лёля, я не знаю, чего ты добиваешься, но повторяю: вы напрасно теряете время. Салтыков этого не делал и не мог сделать.

— Ты так уверена? Хорошо: поживем — увидим. Я только прошу тебя ничего ему не говорить.

— Разумеется, я ничего не скажу. Кстати, он вчера звонил и сказал, что суд назначен на первое февраля.

— Уже?!

— Да. Так что встретимся в суде.

* * *

Проводив гостей, Елена Афанасьевна вернулась в комнату. «Сумасшедшие, — пробормотала она про себя, составляя на поднос чашки из-под кофе, — просто сумасшедшие… Салтыков — убийца? Какой бред…»

Она отнесла поднос в кухню, вымыла чашки, вернулась в комнату, села на диван и закурила. «Лёля всегда была немного… с фантазией, но эта Нина производит впечатление вполне нормального человека. Что за ерунда?.. И как глупо, что я не расспросила их подробнее: ведь не совсем же они сумасшедшие, в самом деле, чтобы ни с того, ни с сего выдумать подобную вещь? Что-то ведь должно было за этим стоять?»

Елена Афанасьевна задумалась. «Чтобы это сделать, надо знать массу подробностей из Люсиной жизни…» — вспомнила она собственные слова. Кому же их и знать, эти подробности, как не Салтыкову?

Она попыталась восстановить в памяти ход событий. В тот день, за неделю до убийства, Люся действительно провела у нее несколько часов и, разумеется, ни на какую дачу не ездила. Почти до самого прихода гостей, они провозились в кухне, где Люся помогала ей готовить и рассказывала про странную причуду Салтыкова, который требовал, чтобы она «в такую погоду» ехала с ним в пансионат. И украшения были на ней. Елена Афанасьевна прекрасно помнила, как померила Люсино новое кольцо с нефритом, которое ей очень понравилось. И Люся… что она тогда сказала? Что Павел «расщедрился»: дал денег на новое платье и съездил с ней в салон — кажется, на Кутузовский, — заплатил за кольцо. И что же? Что тут странного? Странного — ничего, но, выходит, Салтыков вполне мог купить второе, точно такое же? Ему для этого не пришлось бы даже искать: он знал, где его взять. Ну и что? Это тоже может быть простым совпадением: Юрганов лжет — да и что ему остается делать, в его-то положении? — а Салтыков просто-напросто съездил с собственной женой в ювелирный магазин, что тут такого? Многие мужчины ездят со своими женами за покупками.

А цепочка? Ведь цепочки все разные: разного плетения, разной пробы, разной длины. А Люся носила свою, не снимая. Кто бы мог подобрать точно такую же, если не сам Салтыков?

Да нет же, нет, говорила себе Елена Афанасьевна, не может этого быть. Просто не может и все. И потом, ее же вызывали в прокуратуру, расспрашивали, и следователь сказал, что по результатам экспертизы известно: цепочка снята с шеи Салтыковой. Значит, и говорить не о чем.

Говорить было, безусловно, не о чем, но Елену Афанасьевну продолжало назойливо преследовать беспокойство. Вот, например, пансионат. Если предположить, что убил Салтыков, тогда история с пансионатом легко объясняется: Салтыков оставляет записку (якобы от Люси) с просьбой привезти безделушки в Москву. Но на самом деле ему это вовсе не нужно, а нужно, чтобы они оставались на даче и чтобы на них были отпечатки пальцев Юрганова. То есть чтобы Юрганов только сделал попытку их вернуть, а на самом деле вернуть не смог. И для этого Салтыков должен был уехать сам и увезти с собой жену. Вот и пансионат. А несчастная Люся удивлялась: «Для чего это он меня туда тащит? Во-первых, дождь, во-вторых, мы все лето провели на даче, и отдыхать нам вроде не от чего…» Вот и объяснение.

«Нет, подожди, подожди, — говорила себе Миронова. — Если предположить, что я рассуждаю правильно, значит, Салтыков должен был не только купить второе точно такое же кольцо и цепочку, но и заменить новые вещи на старые, на те, что она носила, потому что у Юрганова, как показала экспертиза, оказались именно ЕЕ вещи, а не какие-нибудь новые, только что купленные? И как бы Салтыков это сделал, хотела бы я знать? Ну, положим, поменять кольцо нетрудно, но как он поменял цепочку, которую Люся никогда не снимала, потому что наивно верила в предсказание какой-то цыганки, что если снимет — долго не проживет?

С другой стороны, Салтыков же мог сделать это ночью, пока она спит? Расстегнуть замочек и тихонько вытащить ее, а потом точно таким же манером надеть другую? И подложить Юрганову. А потом, после убийства, снять ее с тела вместе с кольцом и спрятать. Или уничтожить. И никто никогда не догадается. Никто.

«Подожди, подожди, — уговаривала себя Елена Афанасьевна, — все это так, конечно, но зачем было Салтыкову ее убивать? Мотив у него есть? Мотива нет. А раз нет мотива, значит, это не он. Или мотив есть, а я просто не вижу его? Да нет же: в конце концов история с пансионатом кажется несколько странной, но не более. Не говоря уже о том, что в конечном счете Люся все-таки с ним поехала. Значит, они оба видели в этой поездке какой-то смысл?

А алиби? Ведь у него есть алиби! Есть показания свидетелей, которым он звонил из дома именно во время убийства. Кроме того, она сама, Елена Афанасьевна, звонила Люсе, и телефон был занят. Конечно, можно было снять трубку, но обмануть определитель номера все равно невозможно. Значит, Люсю убил кто-то другой?

Конечно, другой. Смешно даже и предполагать, что это сделал Салтыков, — заключила она и тут же вспомнила, как в тот день, когда у нее были гости — за неделю до убийства — и когда, следовательно, она видела Люсю в последний раз, Салтыков позвонил ей, поздравил с выходом новой книги, извинился, что по каким-то причинам не смог приехать (не потому ли, кстати, что ездил на дачу «подкладывать» безделушки?) и спросил, понравилось ли ей Люськино кольцо. «Понравилось, — ответила она, — а что?» — «Ничего, сказал Салтыков, — просто хотел проверить, совпадают ли наши вкусы».

Тогда она не придала этому разговору никакого значения, разве что чуть-чуть удивилась, но у нее был полон дом народу, и ей некогда было задумываться на столь странную и столь ничтожную тему. А теперь? Разве это похоже на Салтыкова? Ничуть. Никогда в жизни (надо отдать ему должное) он не интересовался подобными вещами, никогда не вникал в шмоточные проблемы своей жены. Ворчал, что она тянет у него слишком много денег, но никогда не давал ей советов, что, почем и где покупать, и никогда не комментировал ее покупки. Ведь не спросил же он ее о платье? А кольцо и платье были куплены чуть ли не в один день. Откуда же такой интерес именно к кольцу? Если бы еще он сам выбирал его, долго искал или, например, делал на заказ, тогда еще можно было бы понять. Но Миронова точно помнила, что это кольцо Люся нашла сама и очень хотела его купить. Зачем же он спросил ее о кольце, зачем? Впрочем, если убил не он, то такой вопрос может показаться странным, но не более, а если он? Если он, тогда понятно, для чего он его задал: чтобы убедиться, что у него есть свидетели. Что кто-то видел это кольцо на Люсе в тот день, когда она якобы оставила его на даче. Чтобы кто-то мог опровергнуть показания Юрганова.