Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

«Хороша я буду в этот момент, — думала Нина и зажмуривала глаза от ужаса. — Жаль, что нет Марго… Вот кто бы сумел и продать что угодно, и разговориться с кем надо, и все узнать…»

Нина вспомнила Марго, представила себе Лондон, где она бегает по театрам и музеям, вздохнула и снова попыталась заснуть. И только к шести утра, когда в доме первый раз хлопнула входная дверь и она наконец почувствовала, что засыпает, ей стало ясно, что делать.

Лёля же, вернувшись домой, позвонила Салтыкову и спросила, может ли она зайти к нему завтра вечером.

— У тебя что-нибудь срочное? — спросил Салтыков, и Лёле показалось, что перспектива ее прихода не вызывает у него энтузиазма.

— Да нет, — ответила она, — я буду недалеко от твоего дома… Может, по этому случаю, ты пригласишь меня что-нибудь выпить?

— Ты извини, Лёля, но давай в другой раз.

— Так ты уходишь?

— Нет, но мы договорились с Леной Мироновой, что она зайдет.

— Миронова? Зачем?

— По делу.

— Я понимаю, что не на свидание, но все-таки? Не скажешь? — Лёля спрашивала, изображая капризную девочку, хотя на самом деле ей было не до смеха.

— Да я и сам толком не знаю, — соврал Салтыков, потому что не хотел говорить с Лёлей про Люськины шмотки. — Сказала, что хочет заехать.

— И когда это вы успели договориться?

— Что значит — «когда успели»? Она позвонила и…

Можно было, конечно, еще немного пококетничать и сказать какую-нибудь глупость, что-нибудь вроде: «С Ленкой-то ты встречаешься, а со мной не хочешь», и постараться вытянуть из него еще какую-нибудь информацию, но и так было ясно, что Миронова, скорее всего, собирается к нему для того, чтобы все рассказать. Как все это неприятно… и, главное, непонятно, что теперь делать? Говорить об этом Нине или нет?

И Лёля, чтобы не заставлять ее нервничать понапрасну, решила подождать до тех пор, пока Нина не увидится с Шебаевой.

Салтыков же, положив трубку, подумал, что Люськины подруги вконец обнаглели, потому что позволяют себе интересоваться его личными планами, и он, как дурак, отвечает на все их назойливые расспросы. Боится он их, что ли?

— Что ты делаешь? — спросила Лёля, когда ее «Нива» въехала под арку большого панельного дома на Кастанаевской улице и остановилась у второго подъезда, где на площадке под присмотром нескольких бабушек играли дети.

— Сейчас увидишь, — ответила Нина, сняв сапоги и надев домашние тапочки, которые достала из сумки.

— Нинон, ты — гений, — прокомментировала Лёля, начиная догадываться, для чего Нина снимает шубу и вынимает из пакета махровый халат. — Хочешь выдать себя за соседку?

— Ну, конечно. Недаром же я всю ночь сегодня не спала.

Не обращая внимания на бабушек, с изумлением наблюдающих за тем, как она выходит из машины в махровом халате и в тапочках, Нина вошла в подъезд, вызвала лифт и поднялась на шестой этаж…

* * *

Салтыков встретил Миронову в шелковой пижаме (она была своим человеком в доме) и предложил чаю, от которого она отказалась.

— Ну вот, а я не пил, ждал тебя.

— Тогда давай, — сказала Миронова. — Только скорей: у меня мало времени.

— Куда это ты торопишься? — подозрительно спросил Салтыков.

— Домой: я сегодня весь день на ногах.

Они расположились в кухне, и Салтыков разлил по чашкам горячий чай. Поговорили о погоде, о том, что никак не спадают морозы, что хочется тепла и что летом хорошо было бы провести на юге хотя бы недели две — погреться.

Потом речь зашла об издании нового фотоальбома, и Салтыков спросил, не поможет ли она ему составить текстовки для фотографий.

— Раньше это делала Люська, — сказал он, и Миронова заметила, что он помрачнел.

— Ну, конечно, помогу, — ответила она и осторожно добавила: — Слушай, Павел, давно хотела тебя спросить: что имел в виду следователь, когда спросил меня, собирались ли мы в конце октября на дачу играть в карты?

— А он спрашивал тебя об этом? — Салтыков поднял на нее глаза: он был совершенно спокоен.

— Да.

— Видишь ли, — Салтыков отодвинул от себя пустую чашку и бросил на нее многозначительный взгляд. — Меня он тоже об этом спрашивал. И я мог ему ответить только одно: мне говорила об этом Люська.

— А она говорила, что мы…

— Подожди, — перебил ее Салтыков, — лучше ответь мне сперва на один вопрос. Только правду.

— Ну?

Салтыков немного помолчал, как будто не решаясь задать вопрос, и наконец произнес:

— У Люськи кто-нибудь был?

— Нет. Во всяком случае, мне она об этом ничего не говорила.

— То есть ты допускаешь, что кто-то был?

— Павел, ты просил правду? Правда заключается в том, что я об этом ничего не знаю.

— Но как тебе кажется?..

— Мне кажется, что нет, потому что, скорее всего, если бы что-нибудь было, она бы сказала мне об этом.

— Значит, раньше говорила? — горько усмехнулся Салтыков.

— Павел, — тихо сказала Миронова и дотронулась до его руки, — это было довольно давно и…

— Все! — Салтыков резко встал. — Я ничего не хочу об этом знать!

— Тогда зачем ты завел этот разговор?

— Разговор завела ты.

— Я?

— Ведь это ты спросила меня, что имел в виду следователь?..

— Я говорила о другом.

— А я об этом. Люська сказала, что собирается на дачу играть в карты, и попросила, чтобы я удалил на это время Юрганова, потому что она терпеть не может в доме посторонних. Я, как дурак, поехал туда, и к счастью, оказалось, что ему самому надо уехать на пару дней. К счастью, потому что мне неудобно было его просить убраться оттуда. А Люська взяла и не поехала. И я не стал спрашивать — почему, так как, откровенно говоря, совершенно об этом забыл. А потом я подумал, что раз она на самом деле не собиралась играть ни в какие карты, значит, дача ей была нужна совсем для другого. И это «другое» просто-напросто отменилось.

— Но почему ты думаешь, что речь идет о…

— А по-твоему, — опять перебил Салтыков, — она собиралась на тайную встречу соратников по партии? Или на заседание масонской ложи?

Миронова не ответила.

— Молчишь? — Салтыков отвернулся к окну. — Вот и мне тоже нечего сказать.

— То есть ты думаешь, что тридцать первого октября она поехала в Озерки, чтобы встретиться там с… любовником? Но зачем? Она могла бы сделать это и в Москве.

— Например, у тебя? — усмехнулся Салтыков.