Пост 2. Спастись и сохранить - Дмитрий Глуховский

И его Мишель собирается предать.

Она ерзает на стуле.

Может, надо просто сказать ему, что он заражен?

И пусть он сам тогда решает свою судьбу. Если надумает сдаться, пускай сдается. Если решит покончить с собой… Чтобы не превращаться больше в нелюдя… То это его решение будет. Это когда придется сделать? Ну вот совсем скоро. Отозвать его в сторону, шепнуть… Мишель читает газетные заголовки по пятому разу, не понимая, что читает.

Тут на нее как будто тень ложится, как будто присыпало каменным пеплом. Мишель поднимает глаза, хочет его с себя стряхнуть — это Сашина мать на нее смотрит. По-другому совсем как-то смотрит, с вниманием. И Юра к Мишель вполоборота, рассказывает что-то о ней, подбадривающе кивает… Вот, дошло и до нее дело. До ее положения.

Она садится прямо, пытается улыбнуться.

Сашина мать выходит, возвращается с тетрадью и синей ручкой. Кивает ей, улыбается. Наливает себе кофе, занимает место сбоку — чтобы удобней было переписываться. Разглядывает Мишель в профиль.

«Как тебя зовут?» — пишет она идеальными буквами, как из прописей.

— Мишель.

Она изо всех сил старается вспомнить, как говорила бы, если бы слышала сейчас свой собственный голос. Старается не кричать, нажимать на правильные слоги.

— Мы только два дня были с Сашей вместе. Но он сказал мне, что на обратном пути заберет с собой в Москву. Это, наверное, глупо звучит, да? Я понимаю!

Мишель чувствует, как кровь приливает к голове с каждым словом, которое приближает ее к большой лжи. Сашина мать постукивает ручкой по столу, потом пишет:

«Я Ирина Антоновна».

— Очень приятно. «А твоя фамилия как?» — Белькова. «Белякова?»

— Нет, Белькова.

Ирина Антоновна протягивает Мишели ручку: напиши. Та заносит в тетрадь: «Белькова Мишель…» — но Сашина мать не принимает ручку обратно, пока Мишель не записывает и отчество: «Эдуардовна». И опять холодная испарина на лбу, на шее — как при сдаче отпечатков пальцев.

«Откуда ты?»

— Я сейчас из Ярославля приехала, но я из Москвы сама. Я когда маленькая была, меня увезли отсюда. К бабушке.

«Какой срок у тебя?»

Злости нет на ее лице, нет недоверия — лицо ровное; как и когда Юра сказал ей, что ее сын убит.

Мишель оглядывается на Лисицына, словно просит его поддержки. От предстоящего вранья у нее начинает адски свербить в носу, но почесать его она не решается.

— Мы с Сашей познакомились в октябре, — отвечает она. — Вот, получается, что с октября.

В кухню возвращается Сашин отец, наливает себе тоже чай, садится напротив, собираясь тоже заговорить, — но замирает, догадываясь, о чем идет речь. Вспыхивает, уточняет что-то у Ирины Антоновны, та отвечает ему спокойно, не спуская с Мишели взгляда.

Нос чешется теперь просто нестерпимо, и от того, что Мишель не может его почесать, у нее начинают слезиться глаза.

«Не помнишь, у Саши не было нигде родимого пятна? Под одеждой?» — своими красивыми буквами выписывает Ирина Антоновна.

Мишель сначала просто смущается, потом сознает смысл этого вопроса, этого допроса — и теперь смущается уже наглядней, призывая и Юру, и Сашиного отца себе в свидетели. Ирина Антоновна постукивает беззвучно ручкой по столу.

«Не смущайся. Я думаю, мы все тут видели Сашу в чем мать родила».

Мишель пытается вспомнить. Полумрак-полурассвет, гостевая комната на Ярославском посту, она играет с Сашиной бородой, оба они голые, оба липкие — все еще разгоряченные… Что там можно было рассмотреть? Что, если она не сдаст сейчас этот экзамен?

Сашин отец как будто стесняется того, что ему приходится присутствовать при таком, пытается отвлечь Юру какими-то вопросами, Мишель чувствует, что думает слишком долго.

— Я не помню! Было темно! Он мне рассказывал, что отец у него хирург, про Патрики много говорил, про то, какая тут теперь жизнь! У меня родители на Патриарших жили раньше, до войны! Я у него спрашивала еще, не знает ли он моего отца! Я не помню никаких больших родинок. На плечах веснушки были, как если сгореть на солнце!

Сашин отец кивает ей украдкой: правильный ответ. Мишель хочет ему улыбнуться, но боится Ирины Антоновны. Сердце колотится. Она утирает нос.

— И так вот все получилось. Он у меня… Первый был. И вот… Ну и там, в Ярославле, у меня больше никого не осталось. Некуда было больше идти, и я встретила Юру… — вспоминая, что надо тише говорить, тише, тараторит Мишель.

«Тебе есть где жить?» — пишет ей Сашина мать.

— Нет. Не знаю! — отвечает Мишель.

Ирина проводит пальцами по ее руке — задумчиво. Оглядывает ее странную одежу — то, во что ее старуха нарядила, забрав у нее испачканные кровью джинсы. Все не по размеру, вся дырявое, да и запах, наверное…

«Так что с твоими родителями?»

— Я не знаю что! Они пропали! Но они были нормальные люди! Отец в министерстве работал! Просто была война! Он меня посадил на поезд, я маленькая была! Я сама собираюсь их искать! Я только что приехала! У меня раньше был телефон мобильный с фотографиями, я могла бы доказать вам, что это все правда! Но он сгорел, и все фотки пропали! Не подумайте, я не бомжиха какая-то!

Теперь вот подлинные уже слезы выступают у нее на глазах — от обиды за себя и от жалости к себе. Сашина мать кивает ей, улыбается — без теплоты, но и без злорадства.

«Отца полное ФИО? Напиши, пожалуйста».

Мишель пишет. Та вырывает лист с именем и поднимается. Мишель тоже вскакивает было, но Ирина Антоновна делает ей знак сидеть. Выходит. Куда она выходит? Зачем?

Мишель растерянно оглядывается на Лисицына, на Сашиного отца. Тот мягко улыбается ей, машет успокоительно — не переживай, все хорошо. Берет себе ручку, карандаш, пишет: «Я — Анатолий». И тоже изучает ее, но по-людски, а не как покупатели на базаре мясо разглядывают. Вздыхает немо. О чем думает? О Саше о своем, наверное. Он вот хочет Мишели поверить, а мать Сашина — не хочет.

«А что со слухом у тебя?» — спрашивает он такими корявыми буквами, что Мишель с трудом их может прочесть.

— У меня над ухом выстрелили из автомата! — отвечает она; размышляет — пора ли уже завести речь о том, что им скоро всем придется тут себя оглушить?

Юра о том же, наверное, думает. И тоже пока сдерживается.

«Контузия, видимо. Разрыв барабанной перепонки, — шкрябает Анатолий. — Надо бы тебя посмотреть». Мишель пожимает плечами, а сама думает: это вообще лечится, интересно?

Сашиной матери все нет.

— Куда Ирина Антоновна ушла? — не выносит ожидания Мишель.

Анатолий приглаживает волосы, снимает и протирает очки. Потом объясняет ей на бумаге: «Хочет узнать, что там с твоими родителями. Ира в архиве работает, может найти информацию».